— Слушай, не хочу, лезть не в свое дело, но может быть у парня лучевая болезнь?
— Ты думаешь? — Марта задумчиво посмотрела на меня, потом возбуждённо кивнула. — Верно, как же я сразу не догадалась. Но если действительно так, то мы ему ничем не поможем.
— Приведи его в себя, пусть сам расскажет.
— Хорошо, — она вновь воздела руки над безжизненным телом и медленно произнесла несколько фраз. Молнии, упав с её пальцев, коснулись груди и лба человека. Секунд десять, ничего не происходило, затем больной дёрнулся и закашлял. Марта быстро укрыла его одеялом и полезла в свою сумку.
— Дай, пожалуйста, стакан со стола, и посмотри, что налито в бутылку.
Я снял со стола пузатую бутылку тёмного стекла, вытянул пробку и понюхал.
— Похоже на коньяк.
— Отлично, набулькай полстакана.
— Что, не потерпеть до ужина, милая? Пить коньяк на пустой желудок, дело опасное.
— Очень смешно, — фыркнула Марта, принимая у меня из рук стакан.
Она плеснула в него несколько капель синей жидкости из бутылочки вытащенной из сумки, помешала, понюхала, удовлетворенно кивнула, затем поднесла к губам пробуждающегося человека.
— Пейте, это лекарство.
Больной раскрыл мутные глаза, секунду смотрел на нас, потом сделал несколько глотков. Он пил коньяк не морщась, словно то была обычная вода.
— Спасибо. Именно этого мне не хватало… — его голос был, тих, каждое слово давалось с большим трудом. — Вы врачи?
— Да. Мы вам поможем.
— Вздор. От этого нет спасения. Я знаю… Последняя стадия… Сам виноват, схлопотал слишком большую дозу…
— Вы учёный?
— Я?.. Да, учёный. Профессор Джон Оппенштадт, к вашим услугам… Когда?..
— Простите?
— Когда мы будем в Трилане?
— Капитан говорит, что через двое суток.
— Плохо, не успею… Сдохну раньше.
— Вы работали с радиоактивными веществами, профессор? — спросил я.
— Верно, как вы… впрочем, не важно. Да, работал… а они успели раньше. Не мы, а они, понимаете? Дураки, я ведь предупреждал… И Тори, им об этом говорил, и Грант… Только кто нас слушал? Нас ведь никто не слушал. А мы были так близки…
— Вы работали в Салазарском Технологическом Институте?
— Да, работал.
— А фамилия Рингер, вам ничего не говорит?
Профессор, на несколько мгновений, прикрыл глаза, а когда вновь открыл, то в них горела такая жгучая ненависть, что мне стало не по себе.
— Рингер! — не сказал, выплюнул он. — Рингер! Фигляр и шарлатан! Именно по его вине… — бедняга закашлялся и замолчал. Мы переглянулись, и Марта стёрла марлевой салфеткой кровь с его губ.
