— Садись, — сказал Отокар и подтолкнул меня к шкурам. — Поговорим.
— Я не выпущу твою руку, — ответила я тихо. — Я боюсь, что ты исчезнешь.
— Если ты будешь держаться за мою руку, мы не о том будем говорить, — возразил он. — Нам многое надо бы обсудить…
Но руку у меня не отнял, и так мы и опустились на эту шкуру — держась за руки.
И, конечно, обнялись снова, и снова он уткнулся в мои волосы — и вдруг фыркнул. Это было щекотно, я передернула лопатками: "Перестань!" Он продолжал хихикать:
— Между прочим, у тебя в волосах перья.
Я провела свободной рукой по голове и нащупала не только перья, но и деревяшки, и даже, кажется, косточки какие-то. Тогда я схватилась за ухо — но, к счастью, в нем ничего не висело, а то я уже боялась обнаружить, что мочка оттянута до плеча, как у этих, с острова Пасхи.
Я посмотрела на ухмыляющегося Отокара и начала было помаленьку тонуть в его глазах… страшным усилием воли подняла взгляд выше — и захихикала сама. У него в волосах живописно торчали пучок перьев, куриные кости и большой черепаховый гребень, а поперек лба были нарисованы сажей зигзаги и спирали. Когда я согнулась от смеха, он потрогал свои волосы и захохотал в голос.
Мы повалились на шкуры — по-прежнему не разнимая рук — и стонали, хрюкали, завывали… Потом я отерла рукавом с лица выступившие слезы, проморгалась — и обнаружила интересные изменения в декорациях и в костюмах действующих лиц.
Очаг был сложен из тех же камней, но теперь над ним жарился, источая умопомрачительный запах, самый что ни на есть шашлык, возле очага стояла оплетенная лозой здоровенная бутыль с темной жидкостью. Мы лежали на тех же шкурах, но одеты были уже во что-то тканое, довольно мягкое и несомненно удобное. Рядом со шкурами стоял изысканный деревянный столик на гнутых ножках, и на нем нас ждали хрустальные бокалы, тарелки-ножи-вилки, зелень, какие-то булочки, фрукты, соусы…
— Вот об этом я и хотел поговорить, — неожиданно серьезно сказал Отокар. — Как ты это делаешь, девочка моя?
он
Когда я нашел ее, я ошалел от радости — я-то мысленно распрощался с нею навсегда. Когда она всхлипнула и повисла у меня на шее, я совсем растаял — а она подняла на меня свои серые невинные глазищи, и вдруг я увидел в их глубине темное пламя настоящей страсти.
В голове моей что-то щелкнуло, и я с пугающей ясностью осознал, что она вовсе не тот младенец, каким казалась мне все это время. Она совсем еще соплячка, это верно, но она уже женщина, способная сводить мужчин с ума… Тут меня немного переклинило, я притиснул ее жарче, чем следовало, — боюсь, еще немного, и я нашел бы, куда поволочь с гнусными намерениями это юное создание. Потом туман перед моими глазами начал рассеиваться, и я увидел весьма располагающую для соблазнения обстановку, хотя и несколько экзотическую. Мне стоило некоторых усилий не продолжить приятное занятие, тем более что девушка была категорически согласна… пытаясь соблюсти ее и свою нравственность, я даже начал думать.
