До Лаоры ходу недели две, а то и три, и четыре — в зависимости от того, далеко ли шел бой. "Красотка" плывет себе, тянет за собой колбасу. Делать нечего. Хочешь — книжки читай, хочешь — кино смотри. Еще хорошая штука — играть с компьютером. Некоторые летают по двое-трое, тогда можно еще поболтать друг с другом и попеть хором. Но я хожу один. После десяти лет с Легранжем это большое удовольствие — в поле зрения на парсек ни единой рожи.
Собственно работа теперь будет на разгрузочном модуле плавильного завода. Там только поворачиваться успевай: рассортировать груз, да чтобы не обдурил приемщик, чтобы все печати поставили, чтобы деньги перевели вовремя — и стапеля надо освободить быстро, уже очередь собралась, уже ругаются в эфире, не стесняясь в выражениях: "Что завозился, Чубака, обалдуй мохнатый? Живее давай, у меня бэттлшип ждет!"
И ничего я не мохнатый. Я даже усы не отращиваю. Неудобно в скафандре с лишней растительностью.
Просто этот тип, Чубака, по которому мне влепили прозвище еще в глубоком детстве, говорят, был до ужаса лохматым парнем. Я знаю, у меня есть его портрет. Сеф подарил, когда нам было лет по шестнадцать.
* * *
Я рано осиротел — мама умерла, отец погиб при Сильфиде в 685-м, и службы опеки запихали меня в приют. Там сытно кормили, одевали и следили, чтобы мы не пропускали школу — но это и все. Когда старшие били младших и отнимали у них вещи, воспитателей никогда не оказывалось рядом. Я был вспыльчив, в драке легко впадал в бешенство. Пелена застилала глаза — и тут уж лупил, не чувствуя ответных ударов, пока не оттащат. Так что меня быстро перестали задирать. А моего друга Сефа били часто. Он не нарывался. Просто у него была аура жертвы, которую иные чуют безошибочно. И конечно, я зверел, лез в драку, разбивал кулаки и чужие носы, ходил вечно в ссадинах — а Сефу от этого мало было проку. Однажды нам это надоело, и мы сбежали.
Нас вернули через неделю.
Мы сбежали снова.
Нас снова вернули.
Тогда мы наконец поняли, что к побегу нужно как следует готовиться. Продумать, куда бежать, где прятаться. На кого можно надеяться, а на кого — ни в коем случае.
Вряд ли бы нам удалось справиться с этой задачей, но тут в приют привезли Лику.
Она была моей первой любовью, я буду помнить ее до конца своих дней.
Таких, как она, я больше не встречал.
Ей было тогда пятнадцать, мне — тринадцать, а выглядела она младше меня. Миниатюрное голубоглазое создание с шапкой густых коротких вьющихся разноцветных волос — в ее шевелюре были представлены все оттенки, от черного до соломенного. Только через пару месяцев до меня дошло, что просто они были затейливо выкрашены. Когда краска сошла окончательно — кто бы позволил девчонке в приюте красить волосы! — оказалось, что Лика всего-навсего темно-русая, ничего особенного. Но я уже был влюблен без памяти, как влюбляются только в тринадцать лет, и никого прекраснее Лики не было для меня в целом свете.
