Мистико-теургическое начало сказалось не только в человеческом облике Прокла, но и в его сочинениях мы уже видели, как афинский философ сочувственно цитирует экзальтированные пассажи Ямвлиха, принимая его сторону против более трезвого Порфирия. Религиозная эмоция делала Прокла поэтом: по ночам, как повествует тот же Марин, он сочинял гимны богам в гекзаметрах (Ibid., 24). Шесть из них сохранились, но были и другие. Однако все это лишь один из аспектов духовного облика Прокла; другой аспект, сближавший его не только с Ямвлихом, но прежде всего с Порфирием, реализовался в тяготении к играм теологизирующей логики, к чисто головному расчленению и сопряжению понятий, к выстраиванию череды тезисов, жестко выводимых из доказанного ранее, словно геометрические теоремы[67]. Эти рабочие принципы Прокла едва ли не отчетливее всего проявлялись в его "Первоосновах теологии"[68], сжато излагающих центральные пункты его доктрины; и как раз там исследователи улавливают не только влияние Ямвлиха, как обычно, лежащее на поверхности, но и глубокое влияние "Сентенций, ведущих к умопостигаемому" Порфирия[69]. Можно было бы сказать, что у Прокла эмоция воспитана Ямвлихом, а рассудок Порфирием; но эта формула упрощение в той мере, в которой она игнорирует рассудочное в самом Ямвлихе. Равновесие крайнего мистицизма и столь же крайнего пристрастия к логико-диалектическим конструкциям общая, родовая черта позднего неоплатонизма, лишь выразившаяся в творчестве Прокла с особенной полнотой. История средневековой мысли знает две противостоящие друг другу и дополняющие друг друга фигуры: мистика и схоласта. Прокл прототип первого, но он же прототип второго.
Мысль Прокла, как мысль всякого неоплатоника, идет от Единого. Само Единое не предмет мысли, но предмет восторженного созерцания, выражающего себя лишь через последовательную негацию всех атрибутов; у христианских мыслителей это называется "апофатической", или "отрицательной", теологией (Θεολογία άποφατίκή)[70]. Прокл очень красноречив в своих несколько парадоксальных по установке попытках высказать самое несказанность Единого, "более неизреченного, нежели всяческое безмолвие". Предшественники Прокла, конечно, говорили на эти темы; представляется, однако, что столь сильный перенос акцента именно на них знамение времени. Самым блистательным и влиятельным учителем "апофатической" теологии предстояло стать христианину Псевдо-Дионисию Ареопагиту (см. ниже); но языческие наследники Прокла Исидор, желавший почитать богов в сокровенных "безднах неведения"
