Ах, если б сбывалось
Всё то, что загадано в сердце!
Тогда бы в разлуке осенней
Печальную прелесть
Мы отыскать смогли…
Только это и было написано, но от слез я и этого не могла разобрать. Мне, которой даже в обычных обстоятельствах приходили на ум какие-то кособокие строфы, теперь уж тем более не найти было слов для ответа.
Нет, никогда
Помыслить не могла,
Что в этом мире,
Хотя бы на единый миг
Нам суждено расстаться!
Так, кажется, у меня сложилось.
Мы ещё реже стали видеть людей, чем прежде, и я целыми днями уныло и потерянно глядела в даль, представляя себе, где теперь отец. Путь его был мне знаком, и сердце полнилось безграничной тревогой и любовью. С рассвета до сумерек я не сводила глаз с гребней восточных гор.
* * *
В восьмую луну я решила затвориться для молитв в Удзумаса, но когда наш экипаж отъехал от Первого проспекта, по пути нам попались две кареты, в которых сидели кавалеры, они, вероятно, ожидали кого-то, чтобы вместе отправиться в какое-то место. При нашем появлении они послали слугу передать:
Когда пойдём цветами любоваться,
Увидим ли мы Вас?
Кто-то из моих спутниц сказал, что было бы странно не ответить в подобном случае, и я велела слуге сказать только:
Ах, верно, нынче — тысячи цветов!
И сердце Ваше всем
им дарит склонность.
Что ж, Вам — в осенние поля, а нам…
И мы удалились.
Все семь дней, что я была в затворничестве, я думала лишь о том, кто шёл в это время по дорогам Адзума. Я наконец-то отринула глупые мечтания, и молитва моя была такова: «Пусть с отцом ничего не случится и мы увидимся!» — и кажется, Будда соблаговолил её услышать.
* * *
Наступила зима, целыми днями шли дожди, а одним непроглядно тёмным вечером налетел сильнейший ветер, который разогнал облака, и на прояснившемся небе засияла луна. Стало видно, как под свирепыми порывами ветра кусты мисканта у нас под окном отчаянно трепещут и гнутся, так что им нельзя не посочувствовать:
Об осени, наверно, вспоминает,
Узнать бы его мысли! —
Полёг под зимней непогодой
Сухой мискант
С листвою облетевшей.
Из Адзума пришёл гонец:
«Новый губернатор совершал моления в храмах своей провинции, и мы были в глубине страны. Там я увидел равнину, по которой очень живописно текла река, и хотя равнина простиралась широко, лишь в одном месте кучкой стояли деревья — необычная картина, и я прежде всего пожалел, что не могу показать её тебе. — А как эта местность называется? — спросил я, и мне ответили:
«Мы зовём это лесом Тоски-По-Ребёнку».
