За разговором Хохлов добрался до небольшой беседки. Чингиз, встав на лавку на колени, с сосредоточенным видом вытаскивал из рассыпанного на столике вороха палочек одну из-под самого низа.
— Нет, Семен, это неприемлемо. Сам думай: у нашего друга и так большинство в совете. Он торопится, а мы нет. Еще два процента уйдет к нему — и всё. Нам скрутят шеи. Надо ждать хотя бы до осени… Да, черт возьми, я готов здесь зимовать, если придется! Тяни время, путай следы, меняй отмазки — ты сам знаешь, что делать. Да, завтра в то же время. Отбой.
Хохлов резко вдавил клавишу, и подняв взгляд, натолкнулся на взгляд Чингиза. Холодные голубые глаза на смуглом лице под шапкой белокурых волос.
— Привет, ковбой! — Хохлов вскинул руку в приветствии. — А где мама?
— Пошла к источнику за водой. Прямо с графином из номера, представляете?
— Еще бы! Слушай, а как мне тебя называть? Чингизом, или можно Чиком?
— Тогда я должен буду звать вас дядей, — чрезвычайно серьезно ответил мальчик. — Чик — это домашнее имя, не для чужих.
— По рукам. Научишь играть?
Почти час Вадим Евгеньевич и Чингиз тянули разноцветные палочки, смеясь, споря, кто задел остальные, а кто нет, сосредоточенно считая очки и снова споря. Выиграть у мальчишки не удавалось.
— Дядя Вадя, а у вас много народу работает? — спросил Чик.
Хохлов хотел ответить в лоб: «Сто пятьдесят тысяч», но смутился и ответил проще:
— Много.
Но мало кто из них вспомнит обо мне через пару лет, если меня здесь все-таки достанут. Хохлов всегда чувствовал приближение опасности как зверь, только бежать дальше было некуда — и оставалось полагаться на грузинскую верность армейского друга Отара и профессионализм однокашника Лешки. Да будет так.
— А они вас любят? — спросил Чик.
Как кого они могут меня любить? Как руку дающую? Как икону? Как царя-батюшку?
— Немногие, — ответил Вадим Евгеньевич.
— А вы их?
Уже интереснее. Необъятную массу, безымянных людей у станков, в штреках, за кульманами или на палубах, немногословных водителей и язвительных секретарш, банковских операционистов с нулями в глазах и буровиков с промасленными ладонями. Я же и не знаю их толком — лишь представителей, верхушку, зеленые кончики чайных побегов, тех, кто ближе ко мне, чем к ним…
— Наверное, да.
— Когда вы полюбите каждую палочку в этой куче, — мальчик разворошил пальцем цветные шпажки, — тогда сможете выиграть.
Минное поле, вспомнил Хохлов слова Гульнары Абаевны. У каждого свое.
А на рассвете произошло землетрясение. Собственно, тряхнуло совсем слегка и всего один раз, но огромная глыба, нависавшая над входом пещерного монастыря, распавшись миллионом камней, поползла вниз. По ущелью прокатился гул, который, услышав однажды, не перепутать уже ни с чем, инфразвуковая песня нутра земли.
