— Они тебя раньше так редко видели, — всхлипнула эта Зоя. — Ты очень много работал, Ванечка.
Что ж, теперь дочки видели его каждый день и даже начали к этому понемногу привыкать. Начали садиться к нему на колени, Маша на правое, Даша на левое, сдержанно рассказывать об успехах в учебе. Вообще, они никогда не ссорились, без всяких споров и раздоров, так же как оба его колена, делили все, что доставалось им в этом мире. Ни одна из девочек не хотела правое колено вместо левого, розовый бант вместо голубого.
— Хорошие дети, — сказал он жене, и эта Зоя снова начала тихонечко всхлипывать.
— Ваня, неужели же ты не помнишь, как их всегда называл?
— Как?
— Ну, Ванечка, родной, вспомни! Пожалуйста, вспомни!
— Нет, не могу.
— Они родились такие махонькие, весом по два с половиной килограмма, я очень долго лежала в роддоме, потом в больнице, а когда привезла их домой… Ты помнишь? Они родились с густыми темными волосами. Я положила их в детскую кроватку, под белое-белое одеяльце. Они лежали, такие смуглые, темноволосые, в тебя… И я сказала: «Ванечка, какие хорошенькие темненькие головёшки». Помнишь? Что ты мне ответил?
Он молча покачал головой. Эта Зоя снова всхлипнула:
— Ты сказал: «Не головёшки, а головешки». Ты всегда был шутником. Мы так и стали звать их: Головешки.
— Да? Не очень-то это хорошо звучит, — жалко усмехнулся он.
— Но я никогда с тобой не спорила, Ванечка. Я любила тебя со школы. Мы учились в одном классе… Ты помнишь?
— Нет.
Так было почти каждый день. «Ты помнишь?» — «Нет». Какая-то игра, которую и он, и эта Зоя приняли охотно. Он послушно листал альбомы с фотографиями, говорил свое «нет» и думал только о том человеке, которого должен найти и наказать. То, что он никому никогда не прощал насилия над своей личностью, помнил совершенно точно.
— А это твоя мать… Ванечка, ты помнишь?
— Такая молодая? — удивился он. — Она, должно быть, еще жива?
Зоя снова зажала рот ладошкой, схватила в нее сдавленный всхлип, удержала. Потом сказала:
— Вы последнее время с ней не очень-то ладили, но она придет.
Действительно, женщина, которая никак не выглядела на свои пятьдесят два, пришла к нему, и не один раз. И не одна. С каким-то мужчиной.
— Это мой отец? — спросил он, и женщина отчего-то здорово разозлилась.
Ушла она быстро, и он спросил у этой Зои:
— Что-то не так? Отчего она обиделась?
— Ой, Ванечка, я уж и не знаю, надо ли тебе это говорить? Может, не помнишь, и не надо?
— Где мой отец? — спросил он.
