— Я понимаю Воронова, — сказала Елизавет Петровна. — Вина в подвалах его замка теперь много. И арманьяки в том числе. Не удивлюсь, если готовится штурм, местные давно уже точат зуб на вороновские погреба. Погоди, не вылезай из машины.
Он уже и сам слышал собачий лай. Глянул в окно: порода бойцовская, злая. Дюжие охранники поспешно отзывали собак, а из парадного, как черт из табакерки, выскочил мужчина средних лет с прилизанными волосами, одетый, несмотря на холод, в белоснежную рубашку и при бабочке. Стоял, дожидаясь, когда они подойдут.
— Дмитрий Александрович ждет гостей в приемной на первом этаже. Позвольте, я вас провожу.
— Я знаю, где это, — резко сказала Елизавет Петровна. — Отгоните мою машину, а дорогу я найду сама. Пошли, Мишель.
Мужчина направился к машине, он же невольно поежился: холодно, а этот в одной рубашке. Пиджак бы накинул, что ли.
— Это дворецкий? — спросил у напряженной спины Елизавет Петровны.
— Сомелье, — бросила та. Каблучки ее туфелек отбивали на мраморных плитах пола барабанную дробь. По длинному коридору с высоченным потолком разносилось эхо, и казалось, здесь проходит взвод барабанщиков, хотя на самом деле шла одна-единственная женщина. Но зато какая!
— Как-как? — переспросил он.
— Эксперт по вину.
— Эксперт по вину у Воронова в лакеях?
— У Воронова много странностей. Да, ему прислуживает сомелье. Зигмунд, кажется.
— Какое странное имя, — пробормотал он.
— О! Ты еще не слышал имени его жены! Кухарка, кастелянша и экономка в одном лице. Женщина с высшим образованием, между прочим. И вроде бы даже с ученой степенью…
Пока Елизавет Петровна это говорила, он осматривался. Не по себе. Откровенно не по себе. Замок был мрачен, как и место, где он находился. Или это были впечатления ноября? Влияла погода, унылый пейзаж и, разумеется, дождь. А летом здесь, должно быть, дивно. Барабанная дробь смолкла. Елизавет Петровна сама распахнула двери в приемную.
«Все берет на себя, — уныло подумал он. — Не надорвется ли?»
— Дима, здравствуй! Как я рада тебя видеть!
Елизавет Петровна уже подставила щеку хозяину замка, и тот равнодушно прикоснулся к ней губами, после чего тут же отстранился.
— Позволь тебе представить, — она обернулась и поманила его пальчиком. — Михаил Андреевич, начинающий миллионер и… коллекционер! Нашему полку все прибывает. Я взяла на себя смелость привезти его сюда…
— Очень приятно, — оборвал Воронов.
Он невольно вздрогнул: Ворон! Черный, мрачный. Это лицо когда-то было красивым. Резкая глубокая складка залегла над переносицей, виски поседели, рот отвердел. Взгляд какой-то тоскливый, страдающий.
