Он объявил своим слушателям, что так как обстоятельства не терпят отлагательства, то свадьба будет через две недели.
Пьер Броссье еще не закончил, как молодая девушка покинула свое кресло и под предлогом внезапного недомогания скрылась в свою комнату, где дала волю рыданиям. Он объяснил этот внезапный побег весьма естественным волнением молодой невинной девушки, которая в первый раз слышит о свадьбе.
Быть может, он изменил бы свою уверенность, если бы только один раз взглянул на молодого человека, сидевшего на своем стуле, точно горе парализовало его: он проводил рукой по бледному лбу, как будто старался избавиться от какого-то жестокого кошмара; но Пьер Броссье и Жан-Баптист немедленно приступили к обсуждению условий брачного контракта. Так как оба были пикардийцами, забота о предстоящем деле устраняла в них всякую другую мысль.
Несколько слов, которыми он обменялся с Коломбой, и лихорадка, всю ночь воспламенявшая кровь молодого человека, прибавили ему немного решительности.
На другой день он, выбрав время, в которое его брат уходил из дому, отправился к своему названому отцу, который завтракал около огня в зале. Он бросился к ногам добродушного старика и с выражением, которое тронуло бы камень, сознался в своей любви к кузине и умолял его не разлучать их, которых предназначил Всевышний друг для друга.
В продолжение всего времени, пока Шарль говорил, Пьер Броссье наливал коричневое пиво в свою чашку и пил его небольшими глотками.
Он только что выпил полный стакан, как вдруг, потеряв свою обычную важность, которая его характеризовала, разразился столь внезапным и сильным взрывом хохота, что коричневое пиво вылилось изо рта и обрызгало пеной все вокруг.
За этим смехом последовал взрыв кашля, причина которого — та же веселость. Шарль страшно смутился.
Но его чувства были слишком сильны, чтобы могли оставаться долгое время под гнетом оцепенения. Он возобновил свои мольбы, он старался тронуть дядю, дав ему понять, какие могут быть впоследствии несчастья, которые готовы совершиться. В свою очередь, он призвал на помощь память его нежно любимой сестры. Он вызвал ее образ, и эта тень просила вместе с ним не только за счастье, но и за жизнь своего сына.
Пьер Броссье нисколько не был злым человеком. Он просто не знал об этой страсти и потому считал весьма логичным не принимать того, что ему не было известно. По его мнению, жизнь имела свою программу, которая предвидела все обстоятельства: он был твердо уверен, что только один Бог мог что-либо изменить в ней.
