Доминго. Я слыхал, будто он нас еще обвиняет и в том, что мы не христиане.
Рафаэль. Но так ли уж необходимо инквизитору быть христианином?
Доминго. Вас подвело это крещение с последствиями, а про меня у него в книжке и не то записано.
Рафаэль. Что ж, он вас в безбожники, что ли, зачислил?
Доминго. Если бы так! Каналья служка, прибирающий у меня в комнате, каким-то образом нашел у меня, да еще великим постом, цыплячью ножку и отнес его высокопреосвященству.
Рафаэль. Да, клянусь телом Христовым, история пренеприятная!
Доминго. Еще хуже то, что новый инквизитор, которого он назначил председателем нашего трибунала, — это сущий демон, и ему вменено в обязанность за нами шпионить. И вдобавок этот негодяй искренне верует.
Рафаэль. Вы так думаете?
Доминго. Помяните мое слово: это будет второй Лойола[8]. Он, говорят, до того дошел, что не способен отличить женщину от мужчины. О, это святой!
Рафаэль. Беда!
Доминго. Беда!
Рафаэль. Черт возьми! Вот как нас наградили за верную службу! Я сегодня в отвратительном настроении. Турком готов стать. Горе тем, кого доведется нам сегодня судить! Мне непременно нужно на ком-нибудь сорвать свою злобу. На костер, на костер и еще раз на костер! Без всяких разговоров!
Доминго. Аминь! Сегодня суббота, а по субботам я имею обыкновение только осуждать. Оправдываю я по понедельникам. Таким образом, если случается так, что невиновные приходятся на дурной день, то ответственность за такую путаницу ложится на господа бога. А кстати, что же сталось с вашей еврейкой?
Рафаэль. Она, дурочка, в родильном доме.
Доминго. И то дура! (В сторону.) А еще глупее тот, кто поместил ее туда.
Рафаэль. Что вы бормочете?
Доминго. Я? Ругаю этого идиота великого инквизитора.
Рафаэль. Чтоб его черт побрал!
Доминго. Тсс! Тут слишком сильное эхо. Разойдемся. Вот и наш святой.
Расходятся в разные концы сцены и принимаются за свои молитвенники. Входит Антоньо в полном облачении.
Антоньо. Ваши высокопреподобия! Нам предстоит сегодня рассмотреть очень важное дело, и вы к этому, я вижу, готовитесь. Мы будем судить женщину-колдунью, заключившую, отцы мои, договор с самим дьяволом. Говорят, князь тьмы наделил эту несчастную сверхъестественными способностями. Но укрепимся духом: крест, который мы носим, оградит нас от когтей лукавого, даже если бы он мог проникнуть сквозь благословенные стены священного трибунала[9].
Доминго. У нас он только потратил бы даром время.
Антоньо. Ах, отцы мои, не говорите! Плоть наша бренна — сосуд скудельный. Что касается меня, жалкого грешника, то вся моя сила — в сознании моей слабости. Вас сделала неуязвимыми для искушения долгая праведная жизнь, а я молод годами и небогат подвигами благочестия. О, как я нуждаюсь в мудрых наставлениях ваших среди подводных скал житейского моря!
