Чак остался жить у Максвеллов, и в каждом письме Джейн, или Роберт, или Кейси обязательно присылали его фотографию и отпечаток лапки. Отпечаток становился от письма к письму все больше и солиднее. Чак вырос настоящим другом и помощником и даже стал чемпионом среди собак-пастухов на больших традиционных соревнованиях. Максвеллы писали, что он, сообразительный и чуткий, понимал команды, поданные не только голосом, свистом, жестом, но еще и взглядом и даже мысленно.
На одной фотографии, которую мне прислали Максвеллы, полный достоинства, с медалями на ошейнике гордый красавец Чак во время награждения улыбался. Причем улыбался по-настоящему. Как могут улыбаться только самые добрые, любящие, благородные существа – собаки, лошади, дельфины... И мои родители.
* * *
Через полтора года в самое трудное для меня время вдруг поздно вечером к нам домой приехали с ближайшей заставы два офицера. Один из них, замечательный Грыгоровыч, на груди под бушлатом принес мне подарок – любовь. Любовь в чистом ее виде, бескорыстную, самоотверженную, жертвенную любовь. Нет-нет, Грыгоровыч со своими чувствами тут ни при чем. Это был двухнедельный щенок шотландской колли и немецкой овчарки.
Никаких сомнений по поводу выбора его имени не возникло. Я назвала его Чак Гордон Барнс.
«У меня есть собака, значит, у меня есть душа...»
Эту главку моей книги я бы хотела посвятить их памяти. Вашей – бодер-колли Чак Гордон Барнс из Нортумберленда, и Вам, друг мой, душа моя, любовь и скорбь моя, Чак Гордон Барнс, сын благородной колли Чейни и пограничной овчарки Барона.
У меня есть собака, верней,
У меня есть кусок души,
А не просто собака.
Я люблю ее и порой
Очень сочувствую ей:
Нет собаки у бедной собаки моей.
И вот, когда мне бывает грустно...
А знаешь ли ты, что значит собака,
Когда тебе грустно?
...И вот, когда мне бывает грустно,
Я обнимаю ее за шею
И говорю ей:
«Собака,
Хочешь, я буду твоей собакой!»
(Хулио Сесар Сильвайн)
Мать Чака-второго – из высокородной семьи колли, где каждое поколение было отмечено медалями и розетками за красоту и смышленость, за музыкальность и профессионализм на различных международных выставках и конкурсах.
В XVIII или в XIX веке барышни из вельможных благопристойных семей вдруг сбегали из дому с блистательными офицерами, а потом через некоторое время возвращались к папеньке с маменькой, потеряв веру в мужчин, но приобретя опыт, горькие знания о несовершенстве мира за пределами усадьбы и младенца в голубом или розовом чепчике. Почти то же самое и произошло с матерью Чака Г. Барнса, колли по имени Чейни, юной девушкой с огненной гривой, белоснежным воротником и шелковистыми боками.
