– Не-е-ет, – просипел Корнышев.
– Он страшный. Я его всегда боялась. Как придет денег у тебя занять… Ты помнишь, как ему одалживал?
– Не-е-ет.
– Одалживал, – вздохнула Клава. – Так это называлось. Когда сто рублей, а когда и триста. И ни разу он денег не вернул. Такой рэкет местный. Ты сам мне рассказывал, как Колян тебя чуть не убил. Еще до того, как я сюда приехала. Он, вроде, денег у тебя просил, а ты не дал. Он – в драку. И потом ты стал ему платить. Откупался, в общем. Только он тысячу просит – ты ему сто даешь. А он злился. Обещал припомнить. Это уже при мне было. А сегодня ты ни с того ни с сего делаешь из него отбивную!
Клава покачала головой. Корнышев этого не видел, но догадался, что он сегодня действовал как-то не так, как сделал бы его двойник. Удивил Корнышев Клаву. Ни ожидала она от него подобной прыти. Клава обрабатывала рану, Корнышев вдруг взял ее руку в свою и осторожно погладил.
– Ты-ы-ы не волну-у-уйся… Не да-а-ам в оби-и-иду…
– Ты какой-то не такой стал, – сказала Клава, не отнимая руки. – Изменился.
Корнышев насторожился.
– Руки гладишь, – сказала Клава. – Никогда раньше так не делал.
* * *
Перед сном, прежде чем раздеться, Корнышев сказал:
– Пога-а-аси све-е-ет.
Клава посмотрела на него озадаченно. Что ему свет? И разве видит он его?
Лампочка светила тускло.
– Так ведь нету света, – солгала Клава. – Темно. Или ты какой-то проблеск видишь?
– Н-е-ет, – прошелестел Корнышев.
– Ты раздевайся, – предложила Клава. – Сам сможешь? Или тебе помочь?
– Са-а-ам.
– И я сейчас лягу. Вот только окно открою.
Клава намеренно неспешно возилась у окна, клацала шпингалетами, словно не могла с ними совладать в несуществующей темноте, а сама в это время бесстыже разглядывала раздевающегося Корнышева. Когда он остался в одних трусах, Клава обнаружила, что на теле Корнышева повреждений куда меньше, чем на лице. Чтобы разглядеть получше, Клава приблизилась, медленно ступая по скрипучим доскам пола, словно она нерешительно шла в темноте.
На груди одна рана. И на спине. И больше – ничего. Даже странно.
– Ты помнишь, как горел в доме? – спросила Клава.
– Не-е-ет, – на всякий случай открестился Корнышев.
– Просто удивительно. Почему-то твоя голова пострадала сильнее всего. А на теле повреждений почти нет.
– А ка-а-ак ты ви-и-идишь?! – ужаснулся Корнышев, лихорадочно нащупывая одеяло.
Нырнул в кровать, укрылся.
– Со-о-оврала?! Про-о-о свет!
Клава рассмеялась.
– Ну а что у тебя за пионерская стеснительность?
