– Ее нельзя близко подпускать к Корнышеву, – гнул свое Потапов. – А изолировать можно под любым предлогом. Инфекцию она какую подцепит и на месяц сляжет в больницу. Или под машину угодит…
– Так мы никогда не поймем, откуда она взялась, – пожал плечами Корнышев.
Потапов только развел руками в ответ. Решайте сами, мол, что для вас предпочтительнее.
– То, что ей многое в эту ночь открылось – не страшно, – поразмыслив, вынес вердикт Захаров. – В конце концов, ей можно немного тайну приоткрыть. Допустим, скажем ей, что Слава – не простой человек. Ему приходится скрываться, вести двойную жизнь. Так надо, мол. Чем рискуем?
Никто не озвучил доводов против.
– С этим проблем, следовательно, не возникнет, – сказал генерал. – А проблема у нас только в том…
Он задумчиво посмотрел на Корнышева.
– Баба эта нам мешает, товарищ генерал! – не сдержался Потапов. – Проблема – только в ней! Мы ничего о ней не знаем. А не знаем мы, не знает и он, – кивнул в направлении Корнышева. – А он должен знать! Знать, откуда она появилась. Когда. Должен знать, кем она ему приходится и какие у них отношения. Кто из них еду готовит. Где берут продукты. Ходят ли они вдвоем на прогулки и куда. Кого из соседей они обсуждали и о ком какое мнение у них сложилось. Сколько раз в неделю у них секс. Чем она болеет. Какие предпочитает конфеты. Кто ее родственники. Как этот двойник ее называл. О чем он вообще с нею говорил и какие темы они обсуждали.
Потапов замолк, потому что этот перечень можно было продолжать до бесконечности. И ни на один из вопросов ответа не было ни у кого. Уравнение со многими неизвестными, и это уравнение в данном случае решению не подлежит. Решение может быть только одно: Клаву надо убирать. Подальше от Корнышева.
– Вы говорили, она знает о том, что я пострадал, – сказал Корнышев. – Что там было?
– Ожоги, – ответил Нырков. – И кисть руки отрублена.
Он смотрел на Корнышева так, будто и вправду намеревался ампутировать тому кисть.
Корнышев изумился.
– Про кисть она не знает, – поспешил успокоить его Потапов.
– Ну слава богу, – пробормотал Корнышев.
Все засмеялись. Смех был невеселый.
– То есть в подробности о характере повреждений женщину не посвящали? – уточнил Корнышев.
– Нет. Она знает только, что дело плохо.
– Плохо – это хорошо, – скаламбурил Корнышев. – Предлагаю делать так. Я жив. Но я сильно пострадал. И у меня провалы в памяти.
Повисла пауза. Все застыли, оценивая услышанное.
Вот теперь действительно было хорошо. Провалы в памяти. Это то, чего им до сих пор не хватало. Если он потерял память, он не обязан знать всего того, о чем недавно говорил Потапов. Он раньше знал, но теперь все позабыл.
