Было еще довольно рано. Профессор стоял у окна своей комнаты и смотрел на базарную площадь. Велау мало изменился в прошедшее время. У него было то же умное лицо с саркастическими чертами и проницательными глазами, только волосы совершенно поседели. Рядом с ним стояла его статная свояченица, про которую злые языки говорили, что как городской голова управляет городом, так и она лично управляет им самим.
— Значит, наши парнишки благополучно прибыли! — сказал профессор, бывший, видимо, в отличном расположении духа. — Ну, теперь у вас в доме не будет недостатка в шуме и беспокойстве, потому что Ганс все перевернет вверх тормашками, ты его сама знаешь. Впрочем, они оба совсем молодцы, особенно Михаил, ставший настоящим мужчиной.
— Ганс гораздо красивее и любезнее, — категорически заявила его собеседница. — У Михаила вообще нет и следа обоих этих качеств!
— Согласен... по крайней мере для вас, женщин! Зато он обладает такой серьезностью и энергией, которые должны бы послужить хорошим примером нашему ветрогону. Шутка ли сказать — такой молодой офицер вдруг прикомандировывается к генеральному штабу! Он поразил меня по своем приезде этой новостью. Ну, а Ганс, наверное, не без труда добьется докторского диплома!
— Мальчик не виноват, — возразила бургомистерша. — У него с самого начала не лежало сердце к этому поприщу. Когда ты заставил Ганса похоронить свой чудный талант, сколько тайных слез стоило это моей сестре!
— А тебе это стоило целых потоков слов! — насмешливо заметил профессор. — Да, в то время вы порядком отравляли мне жизнь; ведь вы вошли в заговор с мальчишкой, пока я наконец не сказал властного слова, которому он должен был подчиниться!
— С отчаянием в сердце! Вместе с артистической грезой ты лишил его всей поэзии жизни!
— Отстань ты от меня, пожалуйста, с поэзией! — перебил ее Велау. — С этой дамой я совсем не в ладах, потому что по большей части она приносит только несчастье и сбивает людей с толку. Ну, своему-то сынку я вовремя вправил мозги, как следует! Только я никогда не видел у него и тени отчаяния, да он вообще не имеет к отчаянию ни малейшего таланта!
— Доброго утра, отец! — крикнул в этот момент звонкий юношеский голос, и в дверях показался предмет спора.
Ганс Велау младший был стройный красавец двадцати четырех лет, но его наружности далеко еще не хватало достоинства будущего профессора. Соломенная шляпа задорно и косо сидела на темно-русых волосах, а в живописном костюме чувствовался скорее художник, чем ученый. На юношески свежем лице сверкала пара веселых, смеющихся глаз, и весь его вид был таким удивительно располагающим, что отцовская гордость, с которой профессор смотрел на сына, была вполне понятной.
