— Вот я и пришел, ваше высокопреподобие, а что вам про меня наговорили, так это — неправда. Я — не вор...
— Я знаю! Я ни на минуту не сомневался в тебе, а теперь подозрение окончательно снято с тебя. Пропажа нашлась: маленькая графиня Герта захватила звезду, как игрушку.
Михаил откинул мокрые волосы со лба, и на его лице появилось неописуемо горькое выражение.
— А, так я обязан всем происшедшим этой девчонке с золотыми кудрями и злыми глазенками?
— Малютка не виновата, она, по обыкновению избалованных детей, схватилась за то, что показалось ей подходящей игрушкой. Вся вина на тебе: если бы ты вел себя спокойно и умно, то очень может быть, что дело сейчас же объяснилось бы. А вместо этого... Михаил, возможно ли, что ты поднял руку на графа?
— Он назвал меня вором! — стиснув зубы, буркнул Михаил. — Он даже не спросил, виноват ли я, а просто стал требовать, чтобы я вернул украденное...
В его словах чувствовалась бесконечная горечь, и отец Валентин понял, что юноша возбужден почти до потери самообладания.
— К тебе были несправедливы, очень несправедливы, — сказал он, — но ты не имел права впадать в такое бешенство, и теперь последствия твоей необузданности всей тяжестью падут на тебя же. Вполне понятно, что граф возмущен твоим поведением. Отныне ты не можешь более рассчитывать на его покровительство, он не желает и слышать о тебе!
— Не желает? А все-таки он еще услышит обо мне.
— Что ты хочешь сказать этим? Уж не...
— Да, я отправлюсь к нему! Теперь он знает, что незаслуженно оскорбил меня, и должен взять свои слова обратно.
— Ты хочешь потребовать к ответу графа Штейнрюка? — с видом величайшего изумления воскликнул священник. — Что за нелепая мысль! Ты должен отказаться от нее!
— Нет! — сухо и холодно возразил Михаил.
— Михаил!
— Нет, ваше высокопреподобие, от этого я не откажусь, несмотря даже на ваше запрещение! Я спрошу графа, как он смел назвать меня вором!
Все мысли юноши вращались вокруг этого пункта, и словно каленым железом жгло его душу нанесенное оскорбление. Отец Валентин не знал, что делать, он чувствовал, что его власти недостаточно, чтобы смирить дикую жажду мести, которой был объят юноша, и это наполняло его страхом. Ведь если Михаил на самом деле осмелится потребовать графа к ответу, а граф попытается смирить «грубого, придурковатого парня», то может произойти непоправимое несчастье, которое необходимо предупредить какой угодно ценой.
— Я никогда не мог подумать, что мой голос настолько ничтожен в твоем мнении, — скорбно сказал священник. — Ну, в таком случае мне придется поговорить с тобой иначе! Прав ли был граф, или нет, но с твоей стороны было преступлением поднять на него руку. Ты не смеешь никогда — слышишь ли? — никогда подходить к нему с враждебными намерениями, потому что граф Штейнрюк стоит к тебе гораздо ближе, чем ты можешь думать!
