стороны явственно изменилось.
Словно черный, налитый тяжестью туман всколыхнулся, ожил и… снова замер. В тягостном, дурном ожидании. Мгла — злая, концентрированная, густая — миллионом глаз уставилась на одинокого человека, забытого всеми во глубине заброшенного туннеля, ведущего в никуда. Хотелось кричать, звать на помощь, но пересохшее горло рождало лишь сдавленный хрип, рука судорожно нашаривала куда-то запропастившийся автомат, а ноги беспомощно отталкивались от земли, пытаясь вдавить тело дозорного еще дальше в неподатливую баррикаду.
«ТАМ КТО-ТО ЕСТЬ!»
Безумная мысль раненой птицей металась в голове. Виски мгновенно увлажнились соленым потом и запульсировали в сумасшедшем ритме. Сердце взвыло запредельными оборотами. «Бежать, бежать».
Мальгин зажмурился, повернулся вокруг своей оси и с диким воплем кинулся на стену, преграждающую путь к спасению. Одним нечеловеческим прыжком взлетел на ее узкий гребень, зашатался, тщетно пытаясь сохранить равновесие, и кулем полетел вниз.
* * *
В дверь деликатно, но настойчиво постучали. Начальник станции и дозорный вздрогнули от неожиданности и недоуменно переглянулись.
— Павел Семенович, — в кабинет вплыла дородная секретарша, — ваша дрезина готова.
Федотов мотнул головой, «возвращаясь» из чужого рассказа в реальность.
— Извиняй, Ванятка, мне пора.
Мальгин разочарованно вздохнул. Полчаса назад пережитое ночью казалось сном — нереальным, разбитым на тысячу осколков, ускользающим и почти забытым. Лишь теперь, подробно все описывая, он вспоминал и не верил сам себе: неужели весь этот ужас происходил на самом деле?!
Тем временем окончательно пришедший в себя начстанции поманил своего растерянного собеседника:
— Пойдем, проводишь меня и в двух словах поведаешь, чем дело-то кончилося.
Ваня нахмурился, пытаясь припомнить, что было дальше.
— Ну-у, — протянул он. — Шмякнулся я сильно, до сих пор плечо и бок болят. Но тогда, конечно, ничего не почувствовал, вскочил сразу…
Павел Семенович укоризненно посмотрел на юного рассказчика и выразительно указал на часы: «Ваня, время!»
Мальгин обиженно хмыкнул и замолчал.
— А еще я автомат, оказывается, с внешней стороны укрепления обронил. Такого страху натерпелся, пока… — начал он и тут же осекся.
— Ванька, ты меня не гневи. Рассказывай, что за чудищи были и каким макаром ты до конца караула продержался?
Дозорный окончательно потупился и пробурчал себе под нос:
— Не было больше ничего, если так судить… Ближе к утру только стая гигантских упырей-мотылей на свет фонаря ринулась. Я на них весь боезапас извел. А потом стационарный светильник погасил и поманил своим — карманным. Они — за мной, а я — к костровищу, где пересменка происходит. Думал, хоть там чкалы поганые огнем поддержат…
