«Началось…»
Этого следовало ожидать, и это однозначно вело к обширной гражданской войне — по всему Арагону. Он заехал в секретариат за очередным назначением и увидел, что и здесь неспокойно. По коридорам сновали вооруженные братья, и все были сосредоточенны и деловиты.
— Австриец уже в Сарагосе, — сразу объяснил, что происходит, секретарь. — Грандов против Короны науськивает.
Томазо поморщился. Дон Хуан Хосе Австрийский был для Ордена самой нежелательной политической фигурой из всех.
— И что думаете делать? — поинтересовался он.
— Попробуем устранить, — пожал плечами тот. — Ты… как… подключишься?
Томазо поднял глаза вверх. Это задание было не по рангу мало; убийствами в Ордене, как правило, занимались не самые ценные братья. Однако он понимал, насколько важно подавить сопротивление политике Короны именно сейчас, в самом начале.
— Шансов, правда, немного, — сразу предупредил секретарь. — Австриец как чует… пока никто подобраться к нему не сумел.
— Хорошо, — кивнул Томазо. — Поучаствую.
Бруно уже видел, что Инквизиция — не просто «заусенец». Слишком уж мощно Трибунал потеснил судью и Совет старейшин цеха.
«Сеньор Франсиско, вот кто мне нужен!» Покровителю города Бруно заслуженно отводил роль регулятора — того самого, что ограничивает безудержный бег шестеренок и делает ход любых часов размеренным и в силу этого точным. Бруно имел все основания думать, что благородный гранд поможет. Не так давно они с Олафом исполнили его давнюю мечту и построили в саду родовой усадьбы гигантскую клепсидру.[13] Знающие тиранический нрав сеньора Франсиско часовщики сторонились его как чумы. И если бы не нужда в деньгах, Олаф не стал бы рисковать. Но падре Ансельмо дал понять, что расплатится не скоро, и Олаф дрогнул. И только когда они с Бруно склонились над ярко раскрашенным в охряные и пурпурные цвета «чертежом», стало ясно, в сколь сомнительное дело они ввязались. То, что увидели часовщики, более всего походило на библейскую Вавилонскую башню, изображенную в храме Пресвятой Девы Арагонской: уходящее вершиной в небо ступенчатое строение, со множеством желобов, по которым текли бурные потоки воды, вращающие циклопических размеров колеса.
— И это… ваши водяные часы? — с нескрываемым ужасом спросил тогда Олаф.
— Как тебе? — наклонил голову сеньор Франсиско. — Гениально, правда?
Бруно бросил быстрый взгляд на отца. Тот стоял ни жив ни мертв: возражать благородному гранду было слишком опасно. И тогда подмастерье решил, что если кому и получить плетей, так пусть это будет он, а не вскормивший его мастер.
