Тот определенно торжествовал.
— Таким образом, результаты проведенной Исааком Ха-Кохеном экспертизы остаются никем не опровергнутыми, — потряс он в воздухе листком бумаги, — а я имею все основания обвинить падре Ансельмо, сына Диего, в сбыте фальшивой монеты.
Священник громко икнул.
«Черт… пора», — понял Томазо.
Он не имел права рассекречивать сведений об этой монете вплоть до особого распоряжения, но почта в Арагоне шла с задержками, и распоряжение могло просто находиться в пути. А ситуация уже выходила из-под контроля.
— Нет, падре Ансельмо невиновен, — взял на себя всю полноту ответственности Томазо, встал, вытащил из-за пазухи королевский указ и подошел к столу судьи. — Читайте.
Мади аль-Мехмед принял документ, быстро пробежал его глазами и непонимающе наморщил лоб.
— Вы хотите сказать, эта монета — подлинная? Королевская?
— Вот именно, — кивнул Томазо. — Как видите, в королевском указе четко написано об измененной стопе[9] монеты, и экспертиза, проведенная по вашей просьбе, это лишь подтвердила.
— Следовательно, ее сбыт законен… — тихо проговорил судья. Он был совершенно раздавлен таким поворотом.
— Точно, — кивнул Томазо.
Мади аль-Мехмед поднял глаза на исповедника.
— Но ведь факт подмены вещественного доказательства Трибуналом остается. Это ведь тоже преступление.
Томазо язвительно улыбнулся.
— Бросьте, коллега… Вам с братом Агостино еще до-олго работать вместе. Так стоит ли ссориться из-за такого пустяка? И потом, вы же сами сказали: нет вреда, значит, нет и преступления.
Председатель суда возмущенно пыхнул в бороду, а потом, неохотно принимая очевидное, подтвердил:
— Да, это так.
Олаф вылетел из здания суда как ошпаренный.
— Король нарушил конституции фуэрос![10] — орал он. — Люди! Бурбон изменил присяге!
— Что ты говоришь? — растерянно моргали глазами ремесленники, подмастерья и даже рабы. — Как он мог изменить присяге Арагону?
— Монеты были настоящие! — на бегу кричал мастеровой. — Король уменьшил долю золота в монете!
— Как?! Без разрешения кортеса?
— Кто сказал?!
— Откуда знаешь?!
Но Олаф только отмахивался и бежал дальше, и, лишь оказавшись в мастерской старейшины цеха, вывалил все и подробно.
— Значит, председатель суда знает? — мгновенно отреагировал старейшина.
Запыхавшийся Олаф молча кивнул.
Старейшина поднялся и подошел к двери, возле которой уже толпились взбудораженные слухами мастеровые.
— Тихо!
Ремесленники умолкли. И тогда старейшина снова повернулся к Олафу:
