Но она покачала головой:
— Нет, у нас нет для вас новостей.
«Врет, — подумал Роуэн. — Чувствую, врет. Ну… или не хочет говорить правду».
На холме стало тихо. Предвестники спокойно смотрели на Силача Джона, Аллуна и Марли. Видно, больше им нечего было сказать.
— Что ж, ладно, — проговорил наконец Силач Джон и обернулся к мальчику. — Дуй в деревню, Роуэн, и передай людям то, что сказали наши друзья. Им ничего от нас не нужно. Они пришли к нам просто так.
По голосу Силача Джона было ясно, что и он заметил, будто Зеел что-то недоговаривает. Но мальчик был уверен — предвестники тоже сообразили, что им не удалось обвести вокруг пальца вышедших встретить их людей, недаром они обменялись друг с другом многозначительными взглядами.
Роуэн не стал больше медлить, но на бегу то и дело оглядывался назад, в сторону холмов. Он знал, что люди на площади с нетерпением ждут вестей. Ничего определенного он им сообщить не мог, но тем не менее нельзя было заставлять их томиться в неизвестности. А потом ему хотелось поскорее вернуться к букшахам.
С вершины холма он видел, как букшахи куда-то бредут вдоль Реки, уходя от деревни все дальше. Наверное, опять сломали забор. Нельзя, чтобы они успели далеко уйти. Даже сейчас ему придется долго гнать их обратно на луг.
От быстрого бега он совсем запыхался. Сердито вытерев нос, из которого текло ручьем, и почесав глаза, он в тысячный раз пожалел, что не родился таким же выносливым, как другие деревенские ребята.
Роуэн вспоминал об этом каждый раз, когда Джиллер, его мама, тяжело ступала за плугом по борозде. Он злился на себя, когда она сгибалась под непосильной тяжестью мешка с зерном. Ведь вырос же он и может, наверное, делать какую-нибудь мужскую работу! Но когда он сказал ей об этом, она лишь улыбнулась.
— Не беспокойся за меня, Роуэн, — сказала она. — Скоро ты вырастешь и тогда выйдешь в поле вместо меня. А сейчас пока помогай мне как-нибудь по-другому. Тебе этого хватит, и мне тоже.
Желтые лютики качали своими головками, когда Роуэн пробегал по лугу. Огромным золотым облаком в воздухе стояла пыльца. Роуэн бежал и чихал. Глаза слезились так, что он почти ничего не видел.
Наморщив нос, он вынул из кармана маленькую зеленую бутылочку и, задержав дыхание, отпил из нее. В рот полилось отвратительное зелье. Роуэн закашлялся, но все же заставил себя его проглотить.
Это было не лекарство, а сущая отрава. И хуже всего было то, что его варила Шеба. Он содрогнулся от отвращения, когда представил, как своими костлявыми пальцами она выдергивает из земли лютики, как потом кипятит из корней это пойло, как мешает палкой в горшке, в котором оно варится.
