— Я кончаю в шесть, господин Блит…
— Мне, молодой человек, нужно уйти по срочному делу. Статейку…
— Но ведь есть главный редактор, господин Блит…
Ох, он собрался туда, туда… Никогда он не уходил из редакции так рано. Ни разу!
Блит с минуту подумал, потом сказал:
— Нанзер с завтрашнего дня заменит вас. А вы займете его место. Радуйтесь, молодой человек, теперь главный редактор — вы.
Он взял шляпу, трость и, поспешно ушел. Между тем, признаюсь, вернись он вдруг, он бы увидел меня в необычной позе — я делал стойку на руках. Только так я мог убедить самого себя, что просто обезумел от счастья.
В половине седьмого я почти закончил статью. Я писал:. «Искусство пребывает в полном забвении, в то время как…» — и тут вошел господин Блит.
Позвонил в колокольчик и позвал:
— Нанзер!
Вошел Нанзер.
— С завтрашнего дня кавалер Ришелье — я. — Он стукнул кулаком по столу. — Этот молодой человек уволен.
Наутро я зашел в газету забрать свой убогий заработок за конец месяца. Было это тридцать первого. Прощайте, ротационные машины, прощайте, шрифты семь и девять.
У подъезда я увидел нежное создание — госпожу Блит. Белокурую, розовую, хрупкую. Как мне хотелось сказать ей: «Я люблю тебя», или же: «Ваш муж пишет „ассистент“ с одним „с“». Она шла мне навстречу, как на экране, крупным планом. Что случилось с ее глазами? Нет, это уже не были нежные, мягкие глаза, они горели яростью.
Она прошла мимо, окинула меня презрительным взглядом и пробормотала несколько слов, пожалуй, не меньше двадцати. Но я расслышал лишь четыре:
— Обелиск… шесть часов… доносчик…
Уважаемый господин Понтон
Лондон, 15 марта 1930
Уважаемый господин Поптон!
Я вынужден вторично пожаловаться на жильца Карлисона с пятого этажа. Он возвращается к себе поздно ночью, громко хлопает дверьми, а главное — тут, господин Поптон, у меня не хватает слов, — кажется, будто разновидности всех шести тысяч шумов, недавно закаталогизированных одним ученым, господин Карлисон проверяет на полу своей комнаты. А по воле господней, в наказание, видно, за мои грехи, я живу как раз под ним. Прошу вас, примите меры, иначе я вынуждена буду в знак протеста не платить вам квартирную плату за текущий квартал.
С наилучшими чувствами
Анна Пирс
Лондон, 17 марта 1930
Уважаемый господин Поптон!
Хорошо, я буду в вашей конторе завтра в одиннадцать. Клянусь вам, ничто так меня не огорчает, как несправедливые наветы. Моя соседка Анна Пирс хотела бы, чтобы я ходил на цыпочках. Я ношу ботинки с резиновой подметкой и по старой доброй привычке надеваю домашние туфли, едва вхожу в квартиру. Впрочем, мы объяснимся с госпожой Пирс в вашем присутствии.
