У меня тоже есть сын — красивый, добрый, умный. Когда мы остаемся одни, я показываю ему газету: «Это написал твой отец». Он смотрит на меня изумленными глазами.
Но я вижу, скоро он вырастет, станет высоким, грузным, с усами и с бородой. Когда я думаю об этом, мне даже хочется умереть, пока он еще маленький. Каждое воскресенье он вместе с мамой приходил бы на кладбище. Мама вся в черном, он в матроске, с букетом цветов в руке. Пока мама зажигает свечу, он бегает по чистым дорожкам.
Этот уголок рая был весь золотым, кроме лугов. На них растет густая трава, чтобы дети, когда упадут, не ушиблись. До чего же неутомимы в играх эти малыши; соревнования по бегу проводятся таким образом, что все участники финишируют первыми. Все довольны и счастливы и не испытывают зависти к сопернику.
Играют они также в борьбу, и ангелы, перевоплотившись в детей, дают положить себя на лопатки, к бурной радости победителей.
Мой новый спутник сказал, что в аду дети только плачут и кричат от боли. Дети и там бегают наперегонки, но, наоборот, все приходят последними, к великому своему разочарованию и ярости. То и дело один из чертей-невидимок подкрадывался к малышу и больно его щипал. Малыш мгновенно оборачивался и, понятно, обвинял во всем стоявшего рядом. Представляете себе, какие потом начинались драки!
Внезапно большой резиновый мяч угодил в нос блаженному, который в тени раскидистого дуба перелистывал книгу с иллюстрациями. Блаженный тут же вскочил:
— Из-за этих детей жить в раю скоро станет невозможно.
И в гневе удалился.
Глава двадцатая
Мы с ангелом шли рядом, как двое друзей. На душе у меня была отрада, я испытывал неодолимую потребность рассказать что-нибудь своему небесному спутнику.
— В детстве, — сказал я, — когда взрослые беседовали в гостиной, оставив меня стоять совсем одного в углу, я внезапно бросал на пол вазу или стул и убегал. Потом приникал к двери, чтобы подслушать, как взрослые это восприняли. Когда я был солдатом, едва на поверке называли мое имя, меня заливала волна нежности к себе самому. Поэтому я прятался за товарища и не отвечал, и сержанту приходилось несколько раз подряд выкрикивать мое имя. Теперь у меня есть белый домик, заботливая жена, послушный сын. Вечером, после ужина, мы садимся на мягкую оттоманку и час или два, пока не захочется спать, всласть говорим обо мне.
Мой гид посмотрел на меня с мягкой улыбкой. Я то и дело восклицал: «Как тут прекрасно!» Мне хотелось вдруг побежать по аллее и даже обнять ангела за шею, но меня удерживала робость.
