— Бойд был третьим, начиная с момента, как я попала в стаю, а Джастин вторым.
— Ты упомянула, что кроме тебя в стае только одна женщина?
— Да.
— Должно быть четыре.
— Про них мне никто не рассказывал, — ответила она.
Он проверил ее холодильник.
— Они берут с тебя плату. Сколько они просят?
Его голос был кипящим низким басом.
— Шестьдесят процентов.
— Ах. — Он снова закрыл глаза и глубоко вздохнул.
Она чувствовала мускусный аромат его гнева, хотя его плечи все еще были расслаблены. Больше он ничего не сказал, она прошептала:
— Я могу чем-нибудь тебе помочь? Вы хотите, чтобы я уехала или говорила или включила музыку?
У нее не было телевизора, но было старое стерео.
Его глаза остались закрытыми, но он улыбнулся, точнее, слегка подернул губами.
— Обычно я лучше себя контролирую.
Она ждала, но, казалось, все только ухудшалось.
Его глаза неожиданно распахнулись, холодный желтый взгляд приковал ее к стене, где она сидела, он пересек комнату. Ее пульс неустойчиво подскочил и она прижала голову к груди, пытаясь стать еще меньше. Она скорее почувствовала, а не увидела, что он сел перед ней. Его руки прижались к ее щекам, придав им чашевидную форму, они были такими горячими, что она вздрогнула.
Он рухнул на колени, прижавшись носом к ее шее, дал отдохнуть телу, твердому как железо, заманив ее в ловушку между ним и стеной. Он положил руки по обе стороны от нее и застыл. Его горячее дыхание обжигало ее шею.
Она села как могла, в ужасе от того, что могло настолько сильно выбить его из колеи. Но что-то в нем не давало ей действительно испугаться, что-то, что говорило ей: он не причинит тебе боли. Он никогда не причинит тебе боль.
Что само по себе было глупо. Все доминанты причиняли боль тем, кто был слабее их. Ее так много раз избивали. И то, что она могла быстро исцеляться, не делало это ничуть не приятнее. Но вне зависимости от того, что она себе говорила, она должна его бояться, он — доминант, этого странного мужчину она впервые увидела прошлой ночью (ну, или точнее, очень ранним утром). Тем более от него пахло гневом, а еще весенним дождем, волком и мужчиной.
Она закрыла глаза и перестала бороться, позволив сладкой резкости его аромата смыть весь страх и злость, вызванную ее рассказом. Как только расслабилась она, то и ему стало лучше. Твердые мускулы смягчились, руки скатились со стены и оперлись ей на плечи.
Через некоторое время, он отодвинулся, но все равно остался сидеть, только приподнял голову выше ее. Он поднял большим пальцем ее за подбородок до уровня его глаз. Если бы она могла всю оставшуюся жизнь видеть эти глаза, то была бы самым счастливым оборотнем в мире. И это испугало ее намного больше его гнева.
