Фельетоны, статьи, речи | страница 23



Услышав про козлика, дитя смеется каким-то вредным биологическим смехом и машет пухлыми ручонками (не сердитесь на пухлые ручонки - литературная традиция).

Папа чувствует, что творит какое-то темное дело, что воспитывает не в том плане. Он начинает исправлять сказочку кустарным образом:

- Видишь ли, пигмейчик, эта бабушка не простая. Она колхозница. И козлик тоже не простой, а обобществленный.

Однако в душе папа знает, что козлик старорежимный, может быть даже с погонами. Но что делать? Не читать же сыну тяжеловесный доклад о пожарном деле.

- Теперь про котика, - неожиданно требует чадо.

Тут папа шалеет. Что это еще за котик? Какими словами говорить о котике? Обобществленный котик? Это уже левый загиб. Просто котик? Беспредметно. Бесхребетно. Непедагогично.

Ужасно трудно! Ужасно!

Или попадется вдруг весело раскрашенная книжонка, где большими детскими буквами напечатано:

Не шалите, ребятишки,

Уважайте тракторишки.

Трактор ходит на врага,

Обрабатывает га,

Га, га.

Га, га, га!

Вот так штука,

Ха, ха, ха!

Так как будто все хорошо. Современная тематика. Призыв беречь механизмы ("уважайте тракторишки"). Указание на соотношение сил в деревне ("трактор ходит на врага"). Новая терминология ("обрабатывает га", а не десятину). Есть даже элементы направленного детского веселья ("вот так штука, ха-ха-ха"). Не к чему придраться.

А все же почему так совестно читать это ребенку вслух? И если даже прочтешь, почему ребенок из всего стишка запоминает только "га, га, га, га", что и выкликает, как гусь, несколько дней подряд?

Конечно, стихотворная техника шагнула вперед, например: "врага" и "га". Раньше бывало хуже.

Жил когда-то в Одессе цензор Сергей Плаксин, который по совместительству баловался стихами. Печатался он по табельным дням в газете "Ведомости одесского градоначальства" и на правах цензора писал совсем уже просто:

Скажи, дорогая мамаша,

Какой нынче праздник у нас?

В блестящем мундире папаша,

Не ходит брат Митенька в класс.

Он рифмовал "папаша" и "мамаша". Кто ему мог запретить эту шалость пера, если сам автор был цензор, редактор - представитель отдельного корпуса жандармов, читатели - сплошь городовые, а стихи посвящены трехсотлетию дома Романовых?

А как поступать, когда читаешь изданную в 1931 году книгу для детей, где автор рифмует "мосты" и "холмы", "спешит" и "кипи"? Это хуже, чем "папаша" и "мамаша". Это уже разбойное нападение на детей, подпадающее под действие 2-го пункта 184-й статьи Уголовного кодекса: нападение, сопряженное с физическим или психическим насилием.