— Я вижу, вы очень стоите за свою веру?
— Опять вы, сударыня!
— Вы считаете, что это правильная вера?
— Более того, я считаю, что это лучшая вера, самая правильная, иначе я бы ее переменил.
— А вот ваш брат переменил же ее!
— У него были основания для того, чтобы стать католиком, а у меня свои основания для того, чтобы оставаться протестантом.
— Все они упрямы и глухи к голосу разума! — с раздражением воскликнула она.
— Завтра будет дождь, — посмотрев на небо, сказал Мержи.
— Господин де Мержи! Мои дружеские чувства к вашему брату, а также нависшая над вами опасность вызывают во мне сочувствие к вам...
Мержи почтительно поклонился.
— Вы, еретики, в реликвии не верите?
Мержи улыбнулся.
— Вы полагаете, что одно прикосновение к ним оскверняет?.. — продолжала она. — Вы бы отказались носить ладанку, как это принято у нас, приверженцев римско-католической церкви?
— А у нас это не принято, — нам, протестантам, обычай этот представляется по меньшей мере бесполезным.
— Послушайте. Как-то раз один из моих двоюродных братьев повесил ладанку на шею охотничьей собаке, а затем, отойдя от нее на двенадцать шагов, выстрелил из аркебузы крупной дробью.
— И убил?
— Ни одна дробинка не попала.
— Чудо! Вот бы мне такую ладанку!
— Правда?.. И вы бы стали ее носить?
— Конечно. Коли она защитила собаку, то уж... Впрочем, я не уверен, не хуже ли еретик собаки... Я имею в виду собаку католика....
Госпожа де Тюржи, не слушая его, проворно расстегнула верхние пуговицы своего узкого лифа и сняла с груди золотой медальон на черной ленте.
— Возьмите! — сказала она. — Вы обещали ее носить. Вернете когда-нибудь потом.
— Если это будет от меня зависеть.
— Но вы будете бережно с ней обращаться?.. Не вздумайте кощунствовать! Обращайтесь с ней как можно бережнее!
— Ее дали мне вы, сударыня!
Госпожа де Тюржи протянула ему ладанку, он взял ее и повесил на шею.
— Католик непременно поблагодарил бы руку, отдавшую ему этот священный талисман.
Мержи схватил руку графини и хотел было поднести к губам.
— Нет, нет, поздно!
— А может, передумаете? Вряд ли мне еще когда-нибудь представится такой случай.
— Снимите перчатку, — сказала она и протянула ему руку.
Снимая перчатку, он ощутил легкое пожатие. И тут он запечатлел пламенный поцелуй на ее прекрасной белой руке.
— Господин Бернар! — с волнением в голосе заговорила графиня. — Вы будете упорствовать до конца, ничто вас не тронет? Когда-нибудь вы обратитесь в нашу веру ради меня?
— Почем я знаю! — отвечал он со смехом. — Попросите получше, подольше. Одно могу сказать наверное: уж если кто меня и обратит, так только вы.
