Я, как верно заметил один человек, старая беззубая собака, которой нужно было бы сдохнуть в степях. Всех бы от проблем избавила. А я, дура, выжить пыталась.
— Все нормально?
Какой вежливый вопрос. Ну да, конечно все нормально. Все в полном порядке. Полнейшем. Что одна — так это даже хорошо. Будет время заняться собой. Я в фехтовальный зал собиралась. И оружие по руке подыскать.
— А где здесь оружейная?
— Оружейная? — переспросил Рубеус. — Зачем тебе? Конни, здесь как-то не принято с оружием. Что ты задумала?
— Ничего. Просто мне было бы спокойнее. Привыкла, знаешь ли. И еще. Ты говорил, что Фома где-то здесь живет? Повидаться бы.
Кивок.
— Еще момент. С обедами-ужинами мне теперь как? Сюда подадут, или мне на кухню спускаться? Если что я тоже не против… люди, они как-то человечнее.
Он дернулся, как от пощечины. Ненавижу.
Люблю. И реву, как дура, уткнувшись лицом в подушку. До чего же больно. И хорошо, что дверь закрыта, никто не услышит.
Рубеус
Как оказалось, для того, чтобы жизнь полетела в пропасть, нужно не так и много. Решение забрать Коннован в Хельмсдорф было ошибкой. Решение оставить в Хельмсдорфе Мику тоже было ошибкой, но вот как исправить эти ошибки, Рубеус не представлял.
Разговор с Коннован вышел совсем не таким, как хотелось бы. Он собирался сказать одно, а вышло, что сказал совершенно другое. И предложение это дурацкое, на которое она обиделась. Почему? Он же видел, как ей неудобно за общим столом, а стоило сказать, и обиделась. Оружие опять же. Зачем в Хельмсдорфе оружие? Не натворила бы беды.
Сволочь он все-таки. И Мике голову свернет. Какого черта она все затеяла?
Мику он нашел в одном из малых залов. Устроилась на низкой софе и лениво листала пыльный фолиант. Мягкие складки платья, белая звериная шкура на полу, изогнутые линии мебели. Красивая картинка.
— Мика, я хочу с тобой поговорить.
— Говори, — Мика закрыла книгу и отложила ее в сторону, жест вышел резким, значит, сердится. Рубеус снова почувствовал себя виноватым, на этот раз перед Микой.
— Ну, что же ты, говори. Или мне самой сказать? — Мика встала и подошла к окну. — Я груба, так? Я веду себя отвратительно? Я говорю гадости? Лезу не в свое дело? Что еще? Ах да, забыла, наверное, я ее обидела?
— Да.
— Вот и замечательно. Да, признаю, я делала это нарочно.
— Почему?
— Почему? Ты еще спрашиваешь, почему? — Черные глаза полыхнули яростью, а черные когти полоснули столик, оставляя на дереве глубокие царапины. — Ты притащил ее сюда, в мой дом. Ты сказал, что она останется, не потому, что приказ такой, а потому, что тебе этого захотелось.
