Сегодня Михель заглянул под вечер и, поставив на стол тяжелую сумку, принялся выгружать продукты. Кругляш белого сыра, глиняная крынка, перевязанная платком, крупные куриные яйца в глубокой миске и мягкий ароматный хлеб.
— Мать велела передать, — буркнул Михель. — И это… ей.
Последним на стол лег полотняный сверток. Ярви протянула было руку, но в последний момент испуганно одернула. Михель нахмурился и, силой сунув сверток девушке.
— Бери уже. Мать сама шила… для тебя, стыдобища.
Ярви расплакалась. После того первого вечера она больше не плакала, разве что по ночам, когда полагала, что никто не видит. И верно, Фома не видел слез, зато великолепно слышал сдавленные всхлипы и тихое, совсем уж нечеловеческое поскуливание. И понятия не имел, как ее успокоить. Зато Михель знал, крякнув, не то от смущения, не то от сдерживаемой злости, строго сказал:
— От дура! Чем слезы лить, на стол лучше бы накрыла… а то не баба, недоразумение одно. Давай, хлеба порежь… и окорок тож, и сыру.
Странно, но это помогло.
— И сама садись, а то вечно по углам жмешься, точно кошка приблудная.
Она села.
— Ешь давай, а то совсем кожа да кости осталися… кому ты такая тощая нужна будешь? Раньше не девка была — огонь, а теперь — чисто утопленница, вампир и тот не глянет… — Михель, сообразив, что сказал что-то не то, замолчал. Ярви же побелела, а взгляд стал совсем не живым.
— Ну… извини… успокойся, может, еще ничего и не будет.
Она кивнула головой, резко, коротко. Не верит. Уже все для себя решила и никому не верит. Рука ледяная, вялая, и впрямь как у утопленницы.
— Ярви, помнишь, что я тебе говорил? Я повторю. Здесь безопасно. Никто тебя не тронет. Никто, понимаешь?
Снова кивок. Хорошо, хоть Михель молчит, хотя по лицу видно, насколько он сомневается в безопасности дома Фомы.
— И Рубеуса бояться не надо. Я неплохо его знаю… — Фома надеялся, что это утверждение прозвучало в достаточной степени правдоподобно, чтобы она поверила. — Он не убивает без причины, тем более женщин. А ты не сделала ничего такого, чтобы заслужить смерть. Попытка убить и убийство — разные вещи, тем более у тебя были причины.
Михель хмыкнул.
— Я тебе верю, Ярви, думаю, он тоже поверит.
В свертке оказалось платье, длинное, из выбеленного льна, расшитого сложным многоцветным узором. Ярви разложила платье на кровати и смотрела на него, как на… Фома не сумел подобрать подходящего сравнения. На вещь так не смотрят, это точно.
— Это свадебный наряд, — тихо пояснила она. — Если бы я выходила замуж, я бы надела платье, а еще пояс… но пояс можно только девушкам, даже вдовицы если второй раз замуж идут, пояса не надевают. А я и платья не надену.
