— Мистер Оуэнс! Хвала всем богам, вы наконец-то снова с нами! Вы… э… то есть… это ведь вы, мистер Оуэнс?
— Полагаю, да, — ответил Льюис. На него накинулись крошечные молнии головной боли.
Сэр Фрэнсис ворвался в комнату и махнул рукой дворецкому, чтобы тот тоже вошел. Взгляд Льюиса волей-неволей оказался прикован к накрытому подносу в руках дворецкого. Сэр Фрэнсис присел на край постели, уставясь на Льюиса не менее пристально.
— Вы что-нибудь помните, а?
— Не особенно, милорд, — ответил Льюис. — Это случайно не завтрак, нет?
Дворецкий поднял салфетку — под ней оказались кувшин, горшочек меду и блюдо мелкого печенья. Сэр Фрэнсис смущенно переплел пальцы.
— Это… мм… молоко, мед и… ах, самое похожее на амброзию, что только может приготовить моя кухарка. Мед у нас делосский, — добавил он, и в его голосе прозвучала странная просительность.
Льюис не без труда сел, хотя мозг у него так и шарахнулся от раскаленной докрасна изнанки черепа. Дворецкий поставил поднос ему на колени; Льюис взял кувшин, пренебрег стоящим рядом с ним хрустальным бокалом и залпом, не переводя духа, выпил две кварты молока. Сэр Фрэнсис глядел круглыми глазами, как Льюис по одному печеньицу заглатывает всю амброзию и, схватив ложку, приступает к меду.
— Восхитительно, — произнес Льюис, вспомнив об этикете. — Можно ли попросить еще немного?
— Все что угодно, — ответил сэр Фрэнсис и, не поворачиваясь, сделал знак Джону.
Льюис взял кувшин.
— Еще столько же молока, пожалуйста, и три-четыре буханки хлеба…
— Варенья, сэр?
— Нет! Нет, варенья не надо. Благодарю вас. Джон взял кувшин и поспешил прочь.
— Неудивительно, что у вас разыгрался аппетит, — заметил сэр Фрэнсис. — Мальчик мой, это был поразительный вечер. Все мы в великом долгу перед вами. В жизни не видел ничего подобного.
— Но… у меня сложилось впечатление, что вы… гм… уже проводили раньше определенные ритуалы, — сказал Льюис, выскребая ложкой мед со дна горшочка.
— Да, так и было. Но мы никогда не добивались таких замечательных результатов! — воскликнул сэр Фрэнсис — Насколько вы лучше своего предшественника! Он вообще не мог служить вместилищем божественного! Обращался с дамами крайне непочтительно. Я велел ему паковать багаж; впоследствии мы обнаружили, что он прихватил ложки. Верите ли — я поймал его на месте преступления, когда он садился в коляску с моим лучшим серебряным кофейником в саквояже! То ли дело вы. Какое поистине олимпийское спокойствие! Какая находчивость! Уайтхед выглядел просто бодрячком. «Как вы себя чувствуете, Пол?» — спросил я, и, честное слово, он ответил: «Ах, сэр, право, я готов взгромоздить гору Пелион на гору Осса и взобраться до самых небес!»
