Она прятала приговоренных к смерти повстанцев. Подавала сигналы польскому отряду о приближении казаков. Своими слезами и мольбами она спасла одну шляхтянку от розог москалей. Магда была тогда ребенком, но Елизавета все же призывала ее в свидетели.
— Помнишь, Магда? Ты еще сидела на коленях у генерала: он был в панталонах с красными лампасами, а ты играла его медалями… Не помнишь? У детей всегда дырявые головы!.. Ешь, дорогой мальчик, возьми еще блинчик. Не повредит. Моя бабушка Зофья, да будет она нашей заступницей, говаривала: «У кишки дна нету…»
Один рассказ переходил в другой. В своем прошлом Елизавета претерпела от всевозможных болезней. Ей резали грудь, а потом зашивали иголкой. Показывая шов, она сдвинула блузку. А один раз Елизавета так болела, что послали уже за ксендзом и даже обмерили ее для гроба. Она лежала как мертвая и лицезрела ангелов, духов и разные видения. Но вдруг явился покойный отец, прогнал духов и воскликнул громовым голосом: «У моей дочки малые дети. Ей нельзя умирать!..» И тут же по всему Елизаветиному телу покатились капли пота величиной с горошину.
Часы с деревянными гирями уже показывали полночь, а Елизавета только-только разговорилась. В запасе у нее были десятки историй. Яша внимательно слушал, задавал вопросы, кивал. Чудеса и невероятные события, о которых она сообщала, поразительно напоминали то, о чем рассказывали люблинские евреи тоже. Магда раскраснелась и принялась зевать.
— В прошлый раз, мама, ты говорила про это совсем не так.
— Как можно такое сказать, доченька? Срамишь меня перед моим мальчиком. Да, твоя мать — бедная вдова без средств и связей, но она не лжет…
— Ты просто все позабываешь, мама.
— Я ничего не позабываю. Вся жизнь передо мной как на ладони.
И Елизавета завела историю про жуткие холода. Однажды зима наступила так рано, что евреи в праздник Кущей не смогли пользоваться шалашами, которые уносил ветер. На мельнице бурное течение сорвало ворота запруды, размыло дамбу и затопило полдеревни. Навалило столько снегу, что люди утопали в сугробах, как в болоте, а их тела обнаружились только весной… Голодные волки выходили из лесов и забегали в деревни таскать младенцев из колыбелей. Морозы были такие, что потрескались дубы…
В разгар истории вошел Болек, среднего роста коренастый молодой человек с красным рябым лицом, бледно-голубыми глазами, льняными волосами, курносым носом и с большими, как у мопса, ноздрями. На нем была расшитая жилетка, галифе, сапоги с высокими голенищами и, словно у охотника с картинки, шляпенка с пером… Папироса торчала из уголка рта. Он, посвистывая, вошел и, как пьяный, споткнулся о порог. Завидев Яшу, Болек засмеялся, но тотчас посерьезнел, даже нахмурился:
