В Техасе я поехал из аэропорта прямо к Амиру в тюрьму. Я договорился о посещении заранее, еще из Израиля, и мне дали полчаса. Когда я вошел к нему, он сидел на стуле. Он был связан по рукам и ногам. Охранники сказали, он все время бузит, и поэтому его приходится связывать, но мне он показался совершенно спокойным. Я думаю, они сказали это от балды, им просто нравилось над ним издеваться. Когда я сел перед ним, все показалось таким обычным. Первым делом он извинился передо мной за похороны Дафны и за свое поведение. «Я набросился на тебя ни с того ни с сего, – сказал он. – Нехорошо получилось». Я сказал, что давно все забыл. «У меня, как видно, это долго лежало камнем на душе, и вдруг ее смерть и все дела, и оно просто вырвалось. Это не из-за того, что ты с ней спал за моей спиной, клянусь, это только из-за того, что ты разбил ей сердце». Я сказал, чтобы он не болтал глупостей, но не сумел справиться с дрожью в голосе. «Перестань, – сказал он. – Она мне рассказала. А я давно простил. Весь этот бардак с похоронами, честное слово, я был просто идиот». Я спросил его про убийство, но он не хотел об этом говорить, так что мы поговорили о других вещах. Через двадцать минут охранник сказал, что полчаса истекли.
Когда-то смертников сажали на электрический стул, и, когда поднимали рычаг, во всей округе свет мигал несколько секунд, и все прекращали свои дела, в точности как во время сирены.[13]
Я представил себе, как сижу в гостиничном номере, а свет начинает мигать, но этого не произошло. Сегодня смертную казнь осуществляют, делая укол яда, так что никто не может почувствовать, когда именно это происходит. Они сказали, что это будет ровно во столько-то часов. Я следил за секундной стрелкой; она добралась до двенадцати, и я сказал себе: «Теперь он наверняка мертв». Если честно, это я написал граффити на стене у Ницана, Амир просто смотрел, я думаю, он даже был немножко против. А сейчас его, по всей видимости, уже нет в живых.
Во время обратного перелета рядом со мной сидел какой-то толстяк. Его кресло оказалось сломано, а стюардессы не могли пересадить его на другое место, потому что самолет был забит. Его звали Пелег, он рассказал мне, что совсем недавно освободился с контрактной службы в звании полковника, а сейчас как раз возвращается с курсов повышения квалификации для менеджеров в области высоких технологий.
Я смотрел, как он откидывается в кресле с закрытыми глазами, пытается устроиться поудобнее в своем поломанном кресле, и ни с того ни с сего меня посетила мысль, что, может быть, он-то и есть армейский командир Альмы. Тот тоже был толстый. Я представил себе, как он ждет ее в какой-нибудь вонючей гостиничной комнате, потными руками пересчитывает тысячу шекелей. Думает о предстоящем сексе, о жене, о младенце. Пытается найти себе какое-нибудь оправдание. Я смотрел, как он вертится в своем кресле, его глаза все время были закрыты, но он не спал. И тут у него из горла вдруг вырвался короткий вздох, печальный-печальный. Может, он как раз это и вспомнил. Не знаю, мне вдруг стало его жалко.
