Позже Патрик с удивлением обнаружил, что научился многим важным вещам, — так дети, наблюдая, учатся тому, как взрослые надевают шляпу набекрень или приближаются к чужой собаке. Он знал, какой разрушительной силой обладает кусок динамита размером с лягушку-быка. Но он усваивал эти знания на расстоянии. Его отец обретал дар речи лишь тогда, когда во время лесосплава распоряжался танцами в гостиницах Яркера и Тамуэрта. Его неизменно приглашали, и он невозмутимо поднимался на сцену, как будто выполнял свой долг, и разражался куплетами, расхаживая между скрипок и гитар, успевая проговорить последнюю фразу с такой скоростью, чтобы попасть точно в такт. Немногословный во всем остальном, его отец был столь же немногословен в роли распорядителя танцев. Его слова равнодушно слетали на танцевальный пол, а мальчик стоял у стены, беззвучно повторяя куплеты про себя. Ни один мускул не напрягался на крупном теле отца, когда он выкрикивал: «Красная тележка не шибко мчит, колеса заедает, и ось скрипит».
Бесстрастная речь. Патрик видел себя на сцене: он расхаживает взад и вперед, дерзко размахивая согнутыми руками. «Птичка, улетай — ворон, прилетай — ворон, шаг вперед — птичка, сделай поворот», — бормочет он себе под нос позже, при свете дня.
Однажды зимней ночью одиннадцатилетний Патрик вышел во двор из длинной кухни. На сетке освещенного окна бился голубой мотылек, но очень скоро исчез в темноте. Вряд ли он улетел далеко. Взяв керосиновую лампу, Патрик вышел из дому. Редкостный зимний мотылек. Он порхал над снегом, точно раненый, и Патрик без труда мог следовать за ним. На заднем дворе он его потерял, бирюзовый мотылек взмыл в небо, исчез из круга света керосиновой лампы. Что делал здесь мотылек зимой? Они не попадались ему на глаза уже несколько месяцев. Возможно, он появился на свет в курятнике. Поставив лампу на камень, Патрик посмотрел вдаль. Там он увидел то, что сначала принял за светлячков. Светлячков среди деревьев у реки. Но ведь сейчас зима! Он двинулся вперед, взяв лампу.
Путь оказался длиннее, чем он думал. Ноги в расшнурованных ботинках по щиколотку проваливались в снег. Одна рука в кармане, другая держит лампу. К тому же луна, потерявшаяся в плотных облаках, не освещала путь. Он шел на янтарное мерцание, уже понимая, что эти огоньки не могут быть светлячками. Последний из них умер где-то в складках его носового платка. (Через много лет Клара, занимаясь с ним любовью в машине, собрала его семя в носовой платок и выкинула в придорожные кусты. «Эй, светлячок!» — произнес он со смехом, ничего не объяснив.)
