Три дня Иван крахмальным киселём клеил папки, сортировал, акты, протоколы, переписку с жалобщиками на перегибы представителей советской власти. Документы были перемешаны, чтобы отыскать реестр реквизиции, приходилось перелистывать сотни справок. А на это уходило дня два, три. Бюрократия нуждалась в документах. Как и любая власть, она оставляла после себя следы. Так формировались архивы, по которым потомки будут писать диссертации. На обед Гребнев возил Чагина в столовую для совслужащих, где кормили по талонам гороховой кашей с бараниной и тыквенным компотом.
Хлюпик Чагин секретарю понравился несуетными суждениями и упорным трудом. К его удовольствию не кичился орденом. Больше не надевал ни на гимнастёрку, ни на шинель. Ходил на работу в офицерском кожухе, в солдатской папахе. Не блукал по кабинетам, заводя знакомства с молодыми парнями и девками. Если кто входил в его комнатку с полками, опускал барьер и закрывал разложенные документы. На второй день приколотил дощечку с орнаментом и ровными буквами — «СЕКРЕТАРИАТ. выдача справок по вторникам».
— Заходи. Попьём чайку. — Пригласил Гребнев Ивана, ковыляя по коридору, перед окончанием рабочего дня. Чагин закрыл дверь на висячий замок. Похромал к бачку с водой, чтобы вымыть руки.
Кипяток принёс дежурный по звонку. Гребнев достал ржаной хлеб, кусок сала и банку с сахаром. У Ивана была своя солдатская кружка, тёткины пироги с молотой черёмухой и свёклой.
— Много ещё? — спросил секретарь, высыпая в чайник сухие листья смородины и зверобоя.
— Основа заложена. Теперь надо отфильтровать по разделам. На неделю хватит. …Кто научил? Тётя. Она бухгалтером работала, знает делопроизводство. …Повезло. …Погибли родители. Мне шестнадцать лет было. Крушение.
— Оружие получил? …Трофейное? — Повертел перед глазами тёплый пистолет. — Бельгийский браунинг. — Заметив крохотную светлую пластинку на рукоятке, принялся читать, шевеля синюшными губами:
— «Командиру взвода 73-й бр., 25 с.д. Ивану ЧАГИНУ — за храбрость и преданность делу Революции. Начдив И.С.Кутяков». В зависти нет корысти. Молодец, — спрятал улыбку в усы Гребнев. — Скорострельный. Калибр мелковат, но для ближнего боя незаменим. Это память. Береги. А для работы тебе запишу «Борхард-Люгер». Парабеллум. Девять миллиметров — калибр. Девять патронов в магазине… Сам в карточку номер впиши. Завтра в музей пойдём мой.
— Надёжнее ревнагана нет. Что наши, что немецкие.
— Немецкие наганы не попадались, а вот бельгийские, испанские, американские встречались. Наши наганы кучнее бьют. Хоть в грязь кидай, хоть в муку. Без оружия тебе нельзя. За полой держи. Ночью один не шатайся. Если остановили, если незнакомые, не представились, — стреляй из кармана. Клёши купим. Дело наживное. Не давай заходить со спины. Выздоравливай. Будешь службу нести, как все. И в облавы, и в засады. Набрали мальчишек в отряд. Занимаются с ними. Они не нюхали пороху. Вот возьми меня. Броня впереди. Чем защищён от пуль пехотинец? А ему нужно бежать навстречу смерти. Каждый шаг — последний. Пульки поют. Какая твоя? …Подумал я о тебе неправильно сперва. Орден даром не дают. Это не подарок на крестины. Согласен. Значит, ты заслужил его. Не до барыша, была бы слава хороша. Толковый человек вырос. У нас таких нет.
