Ветер свистит тише, словно удовлетворился тем, что нагнал на землю столь сильный дождь, — он способен размыть горы, размягчить камни.
— Уо-уу-уо! — кричит где-то невысоко над нами и близко от нас горный филин.
— Думает — ночь! — шёпотом сказал Калинин.
— Уо-уу-уо! — вторит птица.
— Ошибаешься, брат! — громко крикнул человек.
Холодновато. Торопливо струится светло-серая влага, занавешивая полупрозрачной тканью стволы деревьев, толстые, как бочки, корявые и ощетинившиеся молодой порослью, еще не потерявшей мелкого листа.
Однотонный звук широко течет над землею и гасит мысли. Невольно, со вниманием, которое становится всё напряженнее, вслушиваешься, как дождь сечет опавший лист, бьет камни, хлещет о стволы деревьев, как журчат и всхлипывают ручьи, сбегая к морю, гудят в горах потоки, гремя камнями, скрипят деревья под ветром, равномерно бухает волна, — тысячи звуков сцепились в один тяжелый, сырой, и хочется разъединить их — разместить, как слова в песне.
Калинин возится, толкает меня и ворчит:
— Однако — тесно же! Не люблю я тесноты…
Он устроился удобнее меня: влез в дупло глубже, присел на корточки и как-то особенно ловко сложился в маленький комок. Дождь почти не мочит его. Вообще у него, видимо, очень хорошо развита ловкость привычного бродяги — уменье быстро найти при всех неблагоприятных условиях самое выгодное положение.
— Вот — и дождь, и холод, и всё, — тихонько говорит он, — а хорошо ведь!
— Чем — хорошо?
— Никому, кроме бога, не обязан. Ежели сносить неприятности, так лучше от него, а не от себе подобного…
— Ты, видно, не очень любишь себе подобного-то?
— Возлюби ближнего твоего, яко собака палку, — ответил он, а помолчав, спросил: — За что его любить?
Я тогда тоже не знал — за что.
Не дождавшись моего ответа, Калинин снова спросил:
— Ты в лакеях не служил?
— Нет.
— То-то. Лакею ближнего любить трудно.
— Отчего?
— Послужи — узнаешь! Ежели кому служишь, так уж тут, братец мой, любить его не приходится… А дождь этот надо-олго!
Отовсюду текут всхлипывания, плач — точно вся земля тихо и горестно рыдает, прощаясь с летом накануне зимних бурь.
— Как ты попал на Кавказ?
— Шел, шел и пришел! — отвечает Калинин. — На Кавказ попасть всякому хочется…
— Почему?
— А — как же? С малых лет слышишь: Кавказ, Кавказ! Бывало — генерал заговорит — даже ощетинится весь и глаза выкатываются. Тоже и мать: она ведь тоже была здесь. На Кавказ, брат, всякого тянет: здесь жить просто — солнышка много, зима короткая, не злая, как у нас, фруктов множество… вообще — веселее!
