— Освежила кое-что в памяти. Библию стала читать. Больше все равно заняться нечем.
— Будет врать-то. — Я знаю мою дражайшую половину слишком хорошо, чтобы попасться на эту удочку. — И не краснеешь ведь. Нафана наслушалась, так? Это он подсылает тебя со всеми этими разговорами, верно?
Когда Вирсавия немного краснеет, она становится еще привлекательнее.
— Да где же это я вру? — помолчав, отвечает она. — Нафана слушать еще потруднее, чем Библию читать, разве не так?
— Вот тут ты права, — соглашаюсь я, с одобрением глядя на нее. — Такие вот замечания и объясняют мне, почему я тебя до сих пор люблю, моя дорогая. Иди ко мне.
Вирсавия безапелляционно качает головой:
— Меня тошнит от любви.
— Ну так ступай и скажи своему Соломону, чтобы повесился в сортире.
— Ты хочешь наказать всю страну за то, что я, в моем возрасте, отказываюсь вытворять с тобой всякие грязные штучки?
— А что в них такого уж грязного? Да и не всегда ты считала их грязными.
— Как раз всегда и считала. Потому-то мы и получали от них такое удовольствие, простачок. Какие все-таки вы, мужчины, наивные!
— И при чем тут «наказать всю страну»? — с некоторым запозданием осведомляюсь я. — Адония прекрасный человек, народ его любит.
— А Соломон зато мудр.
— Как моя пятка.
— Яблоко от яблони недалеко падает.
— Ты меня не умасливай. Если он такой мудрый, как ты уверяешь, так пусть пойдет и поучится кое-чему у Адонии, вместо того чтобы с утра до вечера слоняться здесь по коридорам со стилом и глиняной табличкой в надежде пролезть ко мне. И почему он записывает все подряд? Запомнить ничего не может? Люди считают, что Адония станет царем, потому что он уже ведет себя как царь.
— Так Соломон же не может превозносить себя, уверяя, будто он станет царем, — парирует Вирсавия. — Разве Адония не старший сын?
— Ну вот видишь? — отвечаю я с ноткой мягкого торжества в голосе. — Первородство есть первородство. Пусть Соломон попробует другие средства, раз уж ты настроена так решительно. Почему бы ему не поднять мятеж? Соломон такой сквалыга, что наверное скопил уже достаточно денег для финансирования хорошего народного бунта.
Вирсавия сокрушенно трясет головой:
— Соломон непопулярен.
— То-то и оно.
— И потом, он слишком любит тебя, — с неожиданной находчивостью сообщает она, — чтобы в чем-то тебе противиться.
— По-твоему, я только вчера родился?
— Нет, правда. Соломон лишь тем и живет, чтобы проникнуть в твои желания и позаботиться об их выполнении.
