Мы с ревом пронеслись по щербатой полосе, резко ушли вверх и полетели над темной водой в направлении Грюневальда.
Интересно, что помнит генерал из того полета в ад. Он ничего не сказал мне, хотя мог бы и поблагодарить; но нельзя требовать от человека слишком многого. Разговаривать с ним здесь невозможно: самолет не оборудован рацией. Можно, конечно, кричать, но он все равно ничего не услышит, покуда не наклонится вперед, к самому моему сиденью: все заглушает рев мотора.
Он перестал ворочаться. Наверное, уснул. Вокруг тишь да гладь. Внизу не блеснет ни одна каска. Белеющие во мраке тропинки и темные рощицы пустынны.
Где американцы? Где русские?
Определение войны: такое состояние, когда кто угодно может быть где угодно.
Когда генерал сел в пилотское кресло «шторка» и застегнул привязные ремни, я склонилась над его плечом.
– Что вы делаете?
– Проверяю, смогу ли дотянуться отсюда до рычагов.
Он издал лающий смешок.
– Сядьте и пристегнитесь. Я сам поведу самолет.
Он включил зажигание, и мы, набирая скорость, устремились в ночь.
Обзор из кабины «шторка» отличный. Как будто сидишь в оранжерее. Прозрачный фонарь окружает тебя со всех сторон; он чуть шире фюзеляжа, поэтому при малейшем повороте головы видишь землю внизу, а также – прямо под собой – тонкие стойки шасси, такие хрупкие с виду, такие уязвимые для зенитного огня. А справа и слева возвышаются длинные укосины, подпирающие прямоугольное в плане крыло.
Какая все-таки непрочная вещь самолет.
Такой крошечный на фоне бескрайних полей. Такой огромный на фоне неба: ну может ли зенитчик промахнуться?
Мы круто набрали высоту, и первые полминуты полет проходил спокойно. Потом, подняв взгляд к своду прозрачного фонаря, я увидела истребители. Черные тени так и роились на фоне странного многоцветья небес. И на каждом самолете мне отчетливо представлялась яркая красная звезда.
– Истребители сверху! – крикнула я.
Генерал меня не услышал. Тогда я отстегнула ремни, привстала и крикнула ему прямо в ухо.
Он мгновенно бросил машину вниз, к лесу, а потом опять резко выровнялся. Мы летели над самыми верхушками деревьев, и Грюневальд кишел русскими.
На разъезженных траками полянах стояли танки, окруженные солдатами, напряженно смотревшими в небо. Длинные хоботы танков развернулись к нам. В кронах сидели пехотинцы, стволы их автоматов тускло блестели. Я отчетливо видела лица: бороды, закопченные щеки, белки безжалостных глаз.
Генерал рванул рычаг вбок, когда лес взорвался грохотом беспорядочной стрельбы, и я увидела, как отлетел кусок предкрылка. Самолет выписывал зигзаги, и меня кидало из стороны в сторону. Генерал заложил очередной крутой вираж, уворачиваясь от пулеметного огня, а через несколько секунд возле двигателя сверкнула взлетевшая с земли яркая трасса и громыхнул разрыв.
