— Пли! — крикнул он.
Залп полоснул по воздуху, словно кто-то рванул надвое огромное полотнище. Толпа откатывалась уже стремительней, оставляя на земле сшибленных людей. Тем, кто еще стоял на ногах, казалось, что это лежат убитые и раненые.
— Пли! — крикнул Эдвард.
Он прекратил эту команду, лишь когда взвод расстрелял всю обойму.
Площадь была наполовину свободна. Человеческая лавина откатывалась все дальше, все стремительней…
Заводские ворота открылись. Взвод Зарембы, обнажив сабли, помчался за убегающими.
— Марш вперед! — крикнул Эдвард. — Загоните их в стойла!
Взвод Владислава ринулся вперед. Эдвард и Врона поскакали к воротам…
Полчаса гонялись за людьми оба взвода.
На улице не осталось ни души. Избитые и раненые уползали, спасая свою жизнь. Вслед за Могельницким на заводе появился Баранкевич и городской голова Сладкевич. До сих пор они не осмеливались показываться.
На заводском дворе стояло человек восемьсот рабочих.
— Почему вы их не выпустили отсюда? — с недоумением обратился Эдвард к подпоручику Зайончковскому, которого Заремба оставил здесь в резерве.
Подпоручик, совсем еще мальчик, неумело козыряя, смущенно оправдывался:
— Так приказал пан поручик. Он боялся, что они соединятся с этими.
— Тоже политик! Завод надо было очистить сразу же. А то там, на улице, думали, что здесь их всех перевешали. Худшую провокацию трудно придумать! — раздраженно говорил Могельницкий, пожимая руки адвокату и сахарозаводчику.
— Что же это творится? Это же бунт! Надо положить этому конец!
— Не волнуйтесь, пане Баранкевич, все что нужно, будет сделано, успокоил его Эдвард.
— Но у меня завод завален свеклой. Она у меня сгниет! Я не могу допустить, чтобы завод стоял… Это каждый день мне стоит несколько тысяч, — раздраженно говорил Баранкевич.
Эдварду противен был этот толстяк, о жадности которого ходили анекдоты.
— Есть вещи посерьезнее свеклы, пане Баранкевич. В Павлодзи восстание. В Холмянке и Сосновке поднялись мужики…
— А как же с нашими? — испуганно вскрикнул подпоручик Зайончковский.
— Не беспокойтесь, подпоручик: по дороге в город я встретил вашего отца и всю семью. Они теперь у нас. Все живы и здоровы.
— Простите, пане полковник…
— Ничего, я понимаю вас.
— Потом эти немцы на вокзале… Берут в магазинах все, что заблагорассудится, — вмешался Сладкевич.
Могельницкий обернулся к нему и сказал, не скрывая пренебрежения:
— Я думаю, пан Сладкевич не откажет нам в любезности пойти поговорить вот с этими, — указал он на рабочих.
