Эдвард угадывал за ее словами что-то большее, чем то, что она сказала, и брови его медленно сдвинулись. Людвига уловила настроение мужа и прикоснулась кончиками пальцев к его бровям, сглаживая резкую поперечную складку на лбу. Это молчаливое прикосновение всегда мирило их без слов.
Когда вслед за тем ее пальцы приблизились к его губам, он невольно засмотрелся на игру камней ее перстня.
— Людвись, где ты хранишь свои драгоценности?
Ее пушистые ресницы удивленно взметнулись.
— Странно, Эдди! Ты не спрашиваешь о том, как жила я эти три года, а интересуешься…
— Ты ребенок, Лю… Я спросил об этом потому, что мне нужно знать, какими ценностями мы с тобой располагаем. Потом я скажу тебе, зачем это нужно. Ты не помнишь, сколько стоили раньше твои бриллианты в золотых рублях?
— Как-то мама говорила тете, что драгоценности, данные мне в приданое, стоят около ста семидесяти тысяч. А сколько стоят бриллианты, которые ты подарил мне, — это ты знаешь.
Эдвард быстро прикинул в уме: «Сто семьдесят плюс сто двадцать — двести девяносто тысяч. Бочонок с золотыми десятирублевками, зарытый в парке, — еще двести тысяч. Шестьсот тысяч франков во французском банке. Двенадцать тысяч фунтов на имя Людвиги в лондонском банке. Да семнадцать тысяч немецких марок в моем кармане… Вот все, что можно считать деньгами. Приблизительно около миллиона золотых рублей. Из этого Людвиге и мне принадлежит лишь половина. И это все, что осталось от семи миллионов моего личного состояния!.. Ведь трудно сейчас считать капиталом девять тысяч десятин земли, экономии и фольварки, паровую мельницу, кожевенный завод и тысячу шестьсот десятин леса, когда все трещит по швам и грозит развалиться. За все это еще надо бороться… А пока мы владеем полмиллионом золотых рублей, и это на худой конец лучше, чем ничего».
За дверью послышались чьи-то голоса и смех.
— Владек, научись, наконец, вести себя прилично! — уговаривал кого-то женский голос.
В ответ послышалось хихиканье.
— Это Стефа и Владислав, — тревожно зашептала Людвига. — Юзеф передал им, что я нездорова, а они все-таки пришли.
Эдвард вошел в спальню жены, увлекая ее с собой. Быстро открыл дверь в свой кабинет.
— Пока ничего им не говори и постарайся поскорее выпроводить, — сказал он, закрывая дверь.
— Что с тобой, дорогая? Ты, говорят, нездорова? — затараторила Стефания, входя в комнату.
Вслед за ней, словно на коньках, вкатился Владислав Могельницкий.
— Но она, как всегда, очаровательна, клянусь честью! — закартавил он и, ловко обогнув Стефанию, подлетел к Людвиге.
