— Кстати, его святейшество кардинал поручил мне передать вам, что если ваша работа окажется удачной, то более подходящего генерального викария[5] на Волыни, чем вы, ему не найти.
Глазки отца Иеронима не изменили своего обычного выражения.
— Я жду ваших приказаний, пане Эдвард.
— Прекрасно, отец Иероним! — Эдвард сел. — Итак, будем действовать… Дня через два я уезжаю в Варшаву на совещание. За это время ознакомьте своих коллег в округе с обстановкой. Делайте это осторожно. — Заметив нетерпеливое движение пальцев иезуита, Эдвард понял, что последней фразы не надо было говорить. — О моем приезде и моей миссии — пока ни слова. Через три недели день рождения моей жены. Под этим предлогом мы соберем здесь лучшие фамилии округи и наиболее состоятельных людей, заинтересованных в наших действиях. Одновременно вы соберете у себя совещание ксендзов. Затем вы лично постарайтесь встретиться с местными политиканами. Кто у них там верховодит?
— Пепеэсовец[6] — адвокат Сладкевич.
— Он уже социалист? Скоро! Прожженная бестия! Вы с ним поосторожнее, отец Иероним! Пока ситуация ныяснится, этот способен трижды продать нас немцам. Я привезу из Варшавы нескольких офицеров, которых надо устроить в порядочных семьях. Начнем отбор людей, будем, потихоньку вооружать их…
Пусть кто-нибудь из ваших коллег выступит в проповеди с призывом к борьбе за отчизну и великую Польшу. Если его даже арестуют — неважно, выручим! Я привезу денег. Пока вот пятнадцать тысяч марок. Кстати, предупредите, кого нужно, о скором крахе немецкой марки. В Варшаве я встречусь с папским нунцием[7] и попрошу совета, как, нам дальше действовать. А сейчас основная задача — собирание сил… Вот, кажется, все, что я хотел вам сказать. Теперь я вас прошу поехать к князю Замойскому и передать ему это письмо.
Оба поднялись.
Франциска засмотрелась на парня, рубившего дрова. Вот он замахнулся, ударил, и далеко в сторону отлетела половина чурбана. Второй удар, третий… Быстро росла гора поленьев. И в том, как легко взлетал топор, чувствовалась уверенность и молодая сила.
— Ты бы передохнул немного. Куда торопишься? — проговорила Франциска, складывая выколоченный ковер.
Юноша недоумевающе взглянул на горничную. Глаза у него синие, над ними черные брови, словно крылья в полете. Непослушный завиток волос навис над глазами.
«Красив мальчишка, без спору, хотя этого еще не знает. Губы еще детские, нецелованные», — опытным женским взглядом отметила Франциска.
