2010 A.D. Роман-газета | страница 34
— Честно говоря, я бы предпочел остаться тем же самым человеком. Ну может быть, только немного поменять форму носа.
— Все равно уедешь.
— Слушай, я только приехал. Какая Москва? Жена еще даже не успела выучить, как меня зовут.
— Жена — это хорошо. А в этом городе работы ты все равно не найдешь.
— По крайней мере попытаюсь.
— Ну-ну. Если передумаешь, я еду только в понедельник.
— Не передумаю.
Прозаики орали все громче. Возможно, у них эта стадия вечеринки подразумевала драку. Большинство деятелей были, ясное дело, евреями. Из тех евреев, которые ведут себя противнее любого русского. Дедушки писателей приезжали в столицы из своих нищих местечек, брались за любые халтуры, терпели любую дискриминацию, помогали землякам и упорно лезли наверх. Так они покорили Нью-Йорк, а чуть позже и Москву. Дедушкам приходилось несладко, зато их внуки теперь отлично себя чувствовали.
Я поставил допитый бокал на подоконник и внимательно оглядел присутствующих. Похоже, среди них не было ни единого узбека. Хотя можно было не сомневаться: скоро они появятся.
Потом Кирилл спросил:
— Что ты теперь слушаешь? Опять своего Ассаи?
— Да.
— Не надоело?
— Нет.
— Ты ведь, наверное, и в Африке не снимал эти наушники, да?
— А зачем? Я люблю петербургский хип-хоп.
— Ты вроде раньше любил джаз.
— Это в общем-то одно и то же.
Справа от нас, всеми забытый, стоял Уэлш. Отечественные литераторы не замечали его принципиально. Видеть в британце коллегу им и в голову не приходило. Поскольку он ни разу в жизни не был замечен в подвальной галерее «Борей», то и нормальным литератором считаться не мог. Уэлш пальцами тер дурацкую татуировку у себя на левом предплечье. Я подумал, что, может быть, чтобы хоть как-то утешить писателя, стоит подойти и взять у него автограф?
Курить в зале не разрешалось, но поскольку деятели культуры все равно курили, то и я потянулся за сигаретами. Что делают альпинисты, после того как покорят Эверест? Всего лишь спускаются вниз. Уэлш выглядел как человек, который только что спустился со своего личного Эвереста и теперь не понимает, чем здесь внизу дышат.
Готов заключить пари: за свою жизнь вы прочли полторы полки книжек, в которых рассказывается о юном бунтаре, который, стиснув зубы, карабкается наверх. Как заклинание он повторяет: я опубликую свой великий роман… выпущу великий диск… сыграю великую роль… я все равно согну мир в бараний рог. Об этом говорят «Мартин Иден» и «Это я, Эдичка»: мир суров и победить в нем непросто, да только парень сделан из стали и все равно своего добьется. На эту тему написаны тысячи романов, хотя если честно, то писать надо не об этом, а о том, что происходит со стальным главным героем на следующее утро после того, как свой успех он все-таки получит. Потому что на вершине ничего нет. Но об этом говорить никому не хочется.