В полночь радио смолкает, книга падает из моих рук на пол. Осталось выключить умолкшее радио и погасить свет в комнате. Тут и наступает час моих самых ужасных мук. Я сползаю с кровати как труп; помятый, разбитый, я из последних сил нажимаю на кнопки выключателей.
Однажды, уже после полуночи, я услыхал его шаги в коридоре. Надо упомянуть, что у него беспокойный сон. Ему часто снились кошмары, он не умел их пересказать. Поэтому над его кроватью постоянно, как вечный огонь, горел ночник. В те ночи, когда он пробуждался от кошмарных видений, он шел на кухню к крану и жадно пил воду, долго, большими глотками. Это его успокаивало.
Той ночью, когда он, напившись воды, собирался снова улечься в кровать, я позвал его и велел ему потушить свет и выключить радио. До сих пор помню его силуэт в проеме двери, погруженной во тьму. Мне вдруг показалось, что он страшно раздался, разжирел. Линия, отделявшая свет от тьмы, очерчивала его чуть приоткрытый рот.
Я поблагодарил его.
На следующий день в полночь он вновь принялся слоняться по дому. Я снова позвал его, чтобы он потушил свет.
Так было каждую ночь...
Я привык к его услугам, стал зависим от них. Сперва он избавлял меня по ночам от света и звуков, затем стал заниматься другими вещами. Сколько ему было лет? Кажется, тринадцать... Да, я точно помню. Тогда ему исполнилось тринадцать лет, и я решил отпраздновать день его рождения, прежде я совершенно игнорировал это событие. Я решил отпраздновать как следует, щедро и весело, если, конечно, получится. Я сам позвонил его классной руководительнице и другим учителям. Пригласил всех. Всем его одноклассникам я послал приглашения от его имени.
По правде говоря, все одноклассники были моложе его. Им было лет по одиннадцать.
В назначенную субботу поздним утром, после долгого томительного ожидания, в наш дом ввалилась компани из десятка оболтусов, размахивающих свертками из белой бумаги. Ни один из учителей не соизволил явиться. Ни одна девочка не посмела прийти к нам.
Они по очереди пожали мне, седовласому папаше, руку (кто-то даже прошептал: "Это что, его дедушка?"). Меня они изучали с пристрастием. Но вскоре успокоились, увидев, что я веду себя как вполне нормальный человек.
Банты на свертках были развязаны.
Оказалось, все принесли один и тот же подарок - грошовый пенал. Кроме одного мальчика, с вьющимися волосами, бледноватого, с этакой поэтической внешностью, который, ничтоже сумняшеся, принес старый и ржавый перочинный нож, правда, со множеством лезвий, - и это вызвало всеобщий восторг.
