Проснувшись, дед тут же начинал быстро бубнить на своем диалекте. Он из префектуры Ибараки. Пока я умывалась и чистила зубы, он возился с деревьями, что-то бормоча: то ли с деревьями разговаривал, то ли со мной. Не умолкал ни на минуту.
— Ты только посмотри на ствол. Силища-то какая! А знаешь, сколько лет дереву? Такие сосны наверняка росли вдоль Токайдо.[3] Чудо, а не дерево! Может, у меня талант? Вдруг я гений? Гений должен быть фанатиком. Без этого ничего не выйдет!
Я обернулась, думая, что он обращается ко мне, но оказалось, что он смотрит на бонсай и разговаривает сам с собой. Так повторялось почти каждое утро.
— Не фанатики не могут быть гениями, как бы ни старались. А фанатики — это совсем другое дело. У них получается… В чем разница? Сейчас посмотрим…
Больше я не оборачивалась. Стало ясно, что ему не до меня. Он сам себе задавал вопросы, сам на них отвечал. А мне было не до него. Я была счастлива, что поступила в новую школу, что открывается новая страница моей жизни. Какое мне дело до бонсая! Перелистывая брошюру о школе Q., я предавалась мечтаниям о том, какая замечательная жизнь у меня теперь начнется.
Я оставила деда с его деревьями и стала готовить завтрак — поджарила тосты и щедро намазала их маслом, джемом и медом. Хорошо, рядом не было отца, а то он бы обязательно упрекнул меня за то, что я кладу слишком много джема. Я чувствовала себя свободной. Отцовская скупость доходила до того, что он строго контролировал, чего и сколько нам есть. В чай разрешалось класть два кусочка сахара — не больше, джем мазать тонюсеньким слоем. Хотите меда — ешьте мед, но джем — ни-ни. А все эти правила поведения за столом! Не разговаривай, локтями не толкайся, сиди прямо, с полным ртом не смейся. По каждой мелочи приходилось выслушивать нотацию. Теперь я поглощала завтрак, развалясь за столом, а дед на балконе продолжал беседовать с бонсаем:
— Здесь вдохновение требуется. Вдох-но-ве-ни-е. Вот что важно. Вот словарь. Как изящно смотрится это слово. И не только в этом дело. Изящество — если оно есть — способно вдохнуть в работу жизнь. Но простому смертному оно не дается. Это под силу только таланту. И только талант может это понять. А у меня талант есть. И вдохновение тоже.
Дед быстро нарисовал пальцем в воздухе иероглиф «вдохновение», следом за ним — «исступление». Я пила чай и молча наблюдала за ним. Тут только он заметил, что я сижу за столом.
— А деду ничего не осталось?
