Внезапно ее взгляд лишился всякого выражения, однако лицо было сосредоточенным.
Капитан понял — она находится уже не здесь в кабинете, а там у выхода, и переживает страшный миг, когда видит труп мужа, но еще не понимает, что это труп.
— Спасибо, миссис Ванлейн, — повысив голос, проговорил он.
Взгляд вернулся и обратился на Дункана… немножечко удивленный.
— Следующий вопрос, если позволите.
Ей все-таки понадобились еще секунды, прежде чем близкое прошлое отступило.
— Мистер Ванлейн не жаловался на сердце?
Дункан каким-то одиннадцатым чувством поймал, что вопрос не понравился.
И пауза подтвердила это.
Женщина хотела снова взять карандаш, но на ходу раздумала и резко сдвинула его в сторону.
— Муж относился к разряду людей, которые вообще не жалуются… во всяком случае, очень это не любят.
Не волнение, а скорее нервная досада ощутилась в паузах и мимике, которая не могла остановиться на одном выражении.
— Я не раз говорила, что надо снять электрокардиограмму. Если сердце в мои тридцать шесть дает знать о себе, в его возрасте нужно следить за организмом тем более, — она откинулась на спинку кресла и произнесла уже совсем раздраженно: — Но его злили мои слова, и злила сама мысль, что с ним может быть что-то не так.
— Значит, симптомы имелись?
— Он считал это неврозом сердечной мышцы. И как все медики, терпеть не мог лечиться.
— У вашего мужа было врачебное образование?
— Да, но он рано оставил практику и начал заниматься фармацевтическим бизнесом, доставшимся ему от отца.
К досаде в ее лице добавилось что-то горькое.
Рука инспектора двинулась выключить диктофон, взгляд за разрешением обратился к шефу, и тот кивнул.
Провожаемые любезной служанкой, они вышли наружу и приостановились, увидев здоровенного ротвейлера всего в нескольких ярдах. Пес стоял не то чтобы наготове, однако же и не расслабившись.
— Он не тронет, джентльмены, — поспешила успокоить их Марта, — он просто «бдит». Мистер Ванлейн так всегда говорил.
От глагола в прошедшем времени выражение ее лица опять поменялось.
Дункан вспомнил, как его дочь в детстве любила рисовать лица-маски, где всего лишь тремя-четырьмя линиями обозначались грусть, радость, уныние, злоба. Лезла к нему с этой ерундой и заливисто хохотала — маленькой душе весело оттого, что мир так легко изменить одним пустяком.
— Мэм, расскажите в нескольких словах, что происходило после детского ужина, в те примерно двадцать минут, как прибывший посыльный обнаружил тело.
