— Хорошо.
Когда Олимпия повернулась, чтобы идти, Сара окликнула ее:
— Мисс Фонтэн!
Та резко обернулась.
— Да?
— Это вы играли внизу на фортепьяно?
Впервые за все это время Олимпия улыбнулась.
— Да, конечно.
— Это было так хорошо.
— Благодарю вас. Игра на фортепьяно вносит разнообразие в мою жизнь. — И поскольку Сара продолжала смотреть на нее, Олимпия добавила: — Что-нибудь еще нужно, мисс Дженнингс?
Сара колебалась. Она хотела бы задать Олимпии тысячу вопросов — о доме, о Дэмьене, о странном времени, в котором она проснулась. Но, чувствуя, что вызывает у старой девы подозрения, решила пока не заводить с ней разговоров.
— Я просто хотела поблагодарить вас, — сказала она, наконец.
— Вы очень любезны, — чопорно отозвалась Олимпия.
Когда она ушла, Сара вздохнула. Вскоре после этого Баптиста внесла поднос, храня молчание также, как и во время ленча. Сидя за рабочим столом в гаснущем свете дня, Сара съела свой скромный обед из вареных устриц и бисквитов. Она пробыла в салоне допоздна, изучая, как выглядит живопись Винси при лунном свете. Она буквально ощущала исходящую от них энергию, его страдания, демонов, побуждавших его творить. И теперь поняла, что изучила эту живопись достаточно хорошо, чтобы утром приняться за реставрацию.
Ушла она из салона поздно вечером. Проходя по коридору, она заметила, что Баптиста стучит в дверь по другую сторону лестничной площадки. Тихий мужской голос сказала: «Войдите», Баптиста обернулась, кинула на Сару жгучий победоносный взгляд и шмыгнула в комнату.
У Сары перехватило дыхание. Вернувшись к себе, она прислонилась к двери, чтобы не упасть, в таком она была отчаянье. Значит, негритянка — любовница Дэмьена! Она думала, что это ей безразлично, но оказывается, это совсем не так! Ей небезразлично это в гораздо большей степени, чем она считает допустимым.
Внезапно Сара схватилась за дверную ручку — на нее набежала волна смертельной усталости. Конечно, она вымотана до предела, измучена, и ей не до разгадывания тайн. Ноги просто онемели — весь день они были засунуты в эти старомодные туфли, и тело изнемогает от бесконечного количества тяжелых шершавых одежд. Удивительно, как это женщины в прошлом умудрялись таскать на себе эти вороха тряпок!
Кажется, она начинает что-то понимать. Вот опять она подумала, не сошла ли с ума, но разве галлюцинации могут сочетаться с такой страшной болью в ногах?
Раздевшись, она обнаружила в комнате необходимую вещь — ночной горшок. Потом надела ночную рубашку из льняного полотна, тонкую, как носовой платок, которую нашла все в том же сундуке. Рубашка холодила и успокаивала ее горящую зудящую кожу.
