— Ну… да, — согласился Денис. — Но теперь-то плохое позади. Ты среди своих.
— Ненадолго, — сказал Клеф и принялся жевать нижнюю губу. — Ненадолго, — повторил он невнятно.
— Что ты имеешь в виду?
— А чего я, по-твоему, сбежал?
— Ну, не знаю. Ты, наверное, из рабства сбежал, — предположил Денис. — Да?
— Не рабство и было… Ты под нашим начальством не работал, о рабстве не знаешь. Слушай, — сказал Клеф. — Они про вас много больше знают, чем вы думаете. Я для того и сбежал. Понял?
— Ну, вроде разведчика, — кивнул Денис.
Клеф оскалился.
— «Вроде!» Дурак — но спишем на молодость лет. Я ведь не идиот.
— А зачем идиота ломал? — разозлился Денис. — Я лично поверил.
— Все верят… Я и сам верю. Баба — злющая, сука, и квартиру отсудила, и такого на меня напустила — троллей не надо… — Он помолчал немного. — У них тут свой человечек есть, понял?
— У кого? — Денис ничего не понял.
— У серых, — сказал Клеф. — У хозяев моих. Стучит для них кто-то. Отсюда, из замка. Теперь понял? Дурак ты совсем. Малолетка. Иди, иди. Тебя твой остроухий за штанами для меня отправил?
— 'Гебе-то что? — огрызнулся Денис.
— Так для меня штаны-то… — Клеф мелко захихикал, ворочаясь в бочке.
Теперь он совершенно перестал вызывать у Дениса какое-либо сочувствие. Клиент Морана, злая баба какая-то, квартира… ругается через слово… и, главное, — чудовищное обвинение. Якобы кто-то из замка передает сведения троллям. Вот чушь!
Денису сразу вспомнились мамины разговоры. Нельзя смотреть на жизнь сквозь розовые очки. Люди всегда гаже, чем можно вообразить. Если тебе кажется, будто все идет хорошо, значит, ты что-то упустил.
И ведь мама даже не подозревает о существовании «законов Мэрфи»! Сама до всего дошла, собственным умом. Наверное, эти законы — правда. Даже если изначально сочинялись в шутку.
— Ты… ошибаешься, — сказал Денис Клефу. С силой сказал, так, как умел.
Он повернулся к пленнику спиной и поскорее ушел.
* * *
Джурич Моран стоял посреди комнаты в доме старухи процентщицы, в центре пыльного города Санкт-Петербурга с его желто-серыми камнями. Он смотрел на стену, обклеенную фотографиями. Одна или две совершенно выцвели. Путешествие тех, кто был на них запечатлены, уже закончилось.
Моран понятия не имел — каким именно оказался для них финал. Собственно, за подобное отношение Моран и был подвергнут изгнанию: он бездумно бросал в мир крайне опасные вещи. Из простого любопытства он разрывал непрерывную ткань бытия, а потом уходил, потому что сделанное переставало его интересовать.
