Везувий осторожно прыгал по каменистому склону, уже понимая, куда направляется Меррилл. Собака умчалась далеко вперед, в восторге от теплого воздуха и ветерка, сладко пахнувшего чем-то незнакомым. Меррилл заволновался, оторвал взгляд от неровной земли и приставил руки ко рту рупором, собираясь позвать пса.
Но вместо этого издал пронзительный крик, зацепившись ногой за торчащий булыжник, полетел вперед, приземлился на гладкую каменную плиту, соскользнул на десять футов вниз и упал на что-то менее твердое.
Меррилл со стоном встал на ободранные колени и, морщась от боли, оперся расцарапанными ладонями о податливую почву.
— Неужели?
Прежде он видел в Антарктиде лишь камни, обдуваемые сильными ветрами. Но сейчас перед ним была земля: темно-коричневая, почти черная, мягкая и тучная. Меррилл провел руками по ее поверхности и нащупал высушенную солнцем корочку. Он тут же вспомнил, как они с Эйми работали вместе в саду. Грядки были сухими, словно припорошенными пылью, но чуть глубже сохранялась животворящая влага. Там отлично росли помидоры. Эйми их очень любила. Меррилл погрузил пальцы в почву, добрался до прелого слоя и вытащил небольшую щепотку. Ее запах пробудил воспоминания о прошлом.
Но тут его внимание привлекло нечто такое, что бросало вызов здравому смыслу. Меррилл наклонился пониже и принялся вглядываться в крошечное чудо. Он уже целый год не видел этого цвета. Зеленый.
Доктор провел пальцами по ростку размером с дюйм. Он прикасался к нему нежно, точно к маленькому ребенку.
— Жаль, что ты этого не видишь, Эйми, — прошептал Меррилл, пораженный до глубины души.
Он долго любовался растением, дав себе слово вернуться сюда утром, чтобы понаблюдать, как оно развивается. А потом стал думать о Мире… Если она жива, он обязательно приедет сюда вместе с ней и назовет новое растение в ее честь. Ей это понравится.
Картина, представшая ее глазам, напомнила Уитни последние кадры «Планеты обезьян»: статуя Свободы стоит покореженная и наполовину засыпанная песком. Разница заключалась только в том, что перед девушкой торчала колокольня, занесенная снегом… А обезьян, возможно, уже не было нигде. Город, вне всякого сомнения, лежал у нее под ногами, скованный льдом. Уитни видела только плоскую белую равнину, простиравшуюся до горизонта. Как и во многих городках Новой Англии, колокольня возвышалась над остальными зданиями, и впервые церковь стала для Уитни символом надежды, которую дарила всем людям, — надежды на спасение.
