— Нет сил идти, товарищ. Голодные мы, пять дней крошки во рту не было, от грибов животами маемся.
Испуганный вспыхнувшей жалостью, Альфонас попятился.
— Проваливайте, проваливайте…
Паренек с винтовкой зло насупился, стал хрипловато рассказывать:
— По всем дорогам белоповязочники рыскают, вылавливают… У моста через Нямунас двум комсомольцам уши с мясом оторвали, пальцы на руках и ногах камнями истолкли. Сами видели. Неужели хотите, чтобы и нас так? Видно же — не кулак, такой же литовец, как и мы.
Альфонас построжал, сдвинул брови:
— А те не литовцы, от которых бегаете, а?
— Литовцы, а не лучше немцев. Национал-бандиты они. Фашисты.
— Ты давай не выдумывай, — в полной растерянности погрозил пальцем Альфонас. — Больно много знаешь. Шагай отсюда.
Паренек поиграл выпяченными от худобы скулами Казалось, снимет сейчас винтовку… Не снял, повернулся и пошел, за ним поплелись другие.
Сердце Бальчунаса обливалось кровью. Посмотрел вслед. Куда идут, зачем? Сколько еще идти? Ведь и дня не выдержат — помрут с голоду. Засаднило душу, окликнул:
— Стойте, вояки бесштанные.
Остановились, смотрят исподлобья. Что-то было в голосе крестьянина, что вселяло надежду. Мальчишка с гранатой даже слюну сглотнул.
Бальчунас вынес из клетки ломоть хлеба и кругляк скиландиса[8], сунул в руки тому, который с винтовкой, которого посчитал за старшего, сказал:
— Идите, идите отсюда, не навлекайте беды.
Разве мог знать Бальчунас, что последует за этим, мог ли такое подумать? Не прошло и получаса, как ушли мальчишки, на хутор въехали конные с белыми повязками и рессорная бричка, а в бричке — в кровь избитые те самые мальчишки, кибартайские комсомольцы. Даже не связанные. Кого там вязать! Во главе отряда — председатель кооператива Йокубас Миколюкас. Поднимается жаркое солнце, парит измоченная дождем земля, а он в старомодной бекеше со стоячим воротником, полы распахнуты мокрыми крыльями.
Альфонас возился с бричкой под поветью, подгонял новую оглоблю. Незатейливый умом, он нутром почувствовал неладное, упреждая это неладное, угодливо кинулся встречать важного гостя. Йокубас не дал приблизиться, наотмашь рубанул Альфонаса плетью.
— Вот уж не думал, что Бальчунас сучью комсомолию станет прятать да подкармливать.
И второй раз его плетью.
Альфонас ухватился за стремя, приткнулся лицом к сапогу.
— Помилуйте, товарищ Миколюкас, за что?
Долго ли при Советах жил, а вот ведь привык к новому обращению, вырвалось это слово на большую беду хуторянина.
