Иосиф Бродский глазами современников (1996-2005) | страница 48



Бродский сумел повернуть русский стих в новое направление. Как бы вы его определили?

— Я не разделяю распространенного мнения о том, что большие поэты что-то "вносят" в русский стих, куда-то его "поворачивают". Все, что вносится и поворачивается в поэзии, происходит только в индивидуальном порядке. Повторять эти достижения — удел эпигонов. Был гениальный Маяковский, а потом какой-нибудь бездарный М. Луконин или Р. Рождественский писали "лесенкой". То же с многочисленными подражателями обэриутов, Мандельштама, Есенина, Бродского. Свое надо иметь.

Вы составляете комментарии к двухтомнику Бродского, который выйдет в "Новой библиотеке поэта". Кроме удовольствия ежедневного общения с Бродским, какие трудности вы испытываете?

Никаких. Одно удовольствие. Поэтому и тяну это уже семь лет.

Ваше стихотворение Бродскому!

Возьмите любое.

* * *
Где воздух "розоват от черепицы",
Где львы крылаты, между тем как птицы
Предпочитают по брусчатке Пьяццы,
Как немцы иль японцы, выступать;
Где кошки могут плавать, стены плакать,
Где солнце, золота с утра наляпать
Успев и окунув в лагуну локоть
Луча, решает, что пора купать, —
Ты там застрял, остался, растворился,
Перед кофейней в кресле развалился
И затянулся, замер, раздвоился,
Уплыл колечком дыма, и — вообще
Поди поймай, когда ты там повсюду —
То звонко тронешь чайную посуду
Церквей, то ветром побежишь по саду,
Невозвращенец, человек в плаще,
Зека в побеге, выход в Зазеркалье
Нашел — пускай хватаются за колья,
Исчез на перекрестке параллелей,
Не оставляя на воде следа,
Там обернулся ты буксиром утлым,
Туч перламутром над каналом мутным,
Кофейным запахом воскресным утром,
Где воскресенье завтра и всегда.
9 мая 1996

ИГОРЬ ЕФИМОВ[20], 10 НОЯБРЯ 2003, НЬЮ-ДЖЕРСИ

Вы знали Бродского и в России, и в эмиграции. Вы жили с ним в одном маленьком городке Энн Арбор и в большом Нью- Йорке. Как завязалось ваше знакомство с Бродским и когда?

В свое время в Ленинграде мы встретились с ним впервые в доме Евгения Рейна, мы были соседями. Я думаю, что это был 1962 год. Нет, все же знакомство произошло сначала с поэзией. Друг наш, знаток поэзии, Александр Штейнберг (он фигурирует во многих воспоминаниях) первым принес какие-то стихи, а потом Яков Виньковецкий дал мне "Шествие". "Шествие" меня ошеломило абсолютно, это было из тех произведений, которые меняют жизнь. Я перепечатывал его много раз для друзей по четыре копии, раздавал, до сих пор помню огромные куски наизусть. Так что когда мы встретились у Рейна, это был уже в моих глазах значительный, любимый, дорогой поэт. Хотя он был младше меня на четыре года, я знал, как много он для меня значит.