Постоял пан Чаплинский у своего креста, осенил лоб знамением Христовым, а потом сиганул с земли в седло, сверкнув сатанинскими глазами:
— Гееей! — и только пыль закучерявилась за вольной братией.
Пили, скинув жупаны, в дружбе мужской клялись навечно, а потом взгрустнул пан Чаплинский, достал с груди ладанку, подарок пани Хелены, и, держа ее в ладонях, как птенца, дивно спел старую песню:
Сосчитай, дивчина, звездочки на небе.
Столько я шагов сделал к тебе,
Столько же раз я вздохнул о тебе.
И если бы я сделал это во имя Божие,
То давно был бы на небе
Я уже почти и был там,
Но как увидал тебя,
Соскочил оттуда к тебе.
Поцеловал ладанку пан Чаплинский, кинул ее за пазуху, и снова в глазах его полыхнули красные языки адского огня.
— Други! Невеста моя — царица мира! Клянусь! Не в силах я противиться сладким чарам супружеской жизни, сам надеваю на себя оковы, но нынче я еще человек вольный. И не будь я пан Чаплинский, чтоб не побаловать себя напоследок. Старый черт Хмельницкий держит под замком столь прелестную кобылку, которую не увести у него и не объездить — значит принять на душу тяжкий грех! Кто поможет вашему товарищу в святом этом деле?
— Все как один! — гаркнул пан Комаровский, и все шляхтичи в который раз опрокинули кубки за дружбу.
— Как ту кобылку величают? — спросил у пана Чаплинского друг его ближний пан Дачевский.
— У свиней и имена свинские! Королеве дали имя — Матрена!
— Отнять Матрену!
— Перекрестить!
— Пусть будет Елена!
Так кричали перепившиеся друзья, и пан Чаплинский слушал их с пьяным усердием, а потом тряхнул оселедцем.
— Верно говорите! Отнять и перекрестить. И пусть будет Еленой. Чтоб язык мой, когда придет черед расточать ласки жене, ненароком не споткнулся на свинском имени. Заряжайте пистоли да ружья! Поехали.
8
Тимош ворвался в хату Карыха. Пусто. Аж зубами хлопец скрипнул из-за промашки своей.
— Да ведь он же у Гали Черешни!
Бежал, спотыкаясь: бессонная ночь, тяжелая выпивка — пудовые ноги.
— Карых! — крикнул у сеновала, не таясь.
Карых скатился к нему, делая знаки, чтоб унялся.
— Не ори! Родителей Галкиных разбудишь!
— В Суботове стреляют. Где твой самопал? Коня мне!
Стрельба гремела уже вовсю.
Не успел Карых сон с лица отереть, из хаты выбежал отец Гали, Остап Черешня.
— Что за пальба, хлопцы?
— У нас стреляют! Коня бы мне! Да хоть саблю какую.
— Галю! Оксана! Девки! — на улицу высыпали полуодетые дочери Черешни, все семеро. — Будите соседей. На Суботов напали. Седлайте моих коней, хлопцы.
