Долгий путь к себе | страница 13
Так пламенно и бессловесно он молился впервые в жизни.
Прошелестели тихие шаги. Князь даже не оглянулся. Если это убийца, пусть убьет. Кто-то взял его за локоть и повел.
В притворе была поднята плита, ступени вели в подземелье.
Князь Дмитрий, поддерживаемый твердой рукой, сошел по ступеням вниз. Горели свечи.
Перед гробницей на коленях молились князь Иеремия и княгиня Гризельда. Князь Иеремия поднял глаза на Дмитрия и глазами указал место возле себя.
Как тень бродил Пшунка под стенами Иеремиева замка… Небо погасло для него, но не умирала, светила, плескала светом единственная, но самая светлая, самая голубая звездочка — Степанида.
Поутру встретил он воз: дивчина везла молоко в замок.
Встал на дороге черный, сгоревший от горя. Дрогнуло у дивчины сердце, согласилась передать Степаниде слова-угли.
«Чудище я! Чудище! Мертвец с когтями! Но подай мне одну лишь надежду на прощение, и я очнусь, оживу. Ко всякому человеку буду добр, ко всякой твари. Неужто тысяча добрых дел меньше единого черного? Пожалей!»
Ждал ответа, сидя в дорожной пыли. И выехал воз из ворот, и сказала дивчина Пшунке, умирая от страха, Степанидины слова:
«От черного быка телята родятся черные. Не хочу во чреве моем измену выносить, выстрадать, а потом и молоком вскормить».
— Вот теперь я и впрямь мертвец, — сказал Пшунка, — теперь и впрямь на мне когти отрастут.
И явился Иван Пшунка пред очи князя Иеремии.
— Что тебе надо? — спросил князь.
— На службу прими или прикажи забить палками.
Сатанинские черные глаза уперлись в душу Ивана Пшунки.
— Будешь палачом.
Иван Пшунка опустился на колени, припал губами к золоченому княжескому сапогу.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Серый в темных яблоках конь скакнул с дороги через канаву и с тяжкой натугой запрыгал по великолепным шелковым зеленям. Всадница надеялась, что весеннее вязкое поле остановит преследователей — людей грузных, на тяжелых конях. Но преследователи не унялись.
— Прочь, ваше преосвященство! — закричала всадница толстяку. — Я буду стрелять.
Лошадь под епископом была невероятно высокая, несла она многопудовые телеса хозяина легко и надежно.
— Геть! — рявкнул епископ двум гайдукам своим, размахивая плеткой. — Геть!
Гайдуки, нахлестывая лошадей, обогнали хозяина, и расстояние между ними и всадницей стало таять так же быстро, как сгорает лучина, опущенная огнем вниз.
У красавицы и впрямь оказался в руке пистолет. Она выстрелила, но — вверх.
— Геть! Геть! — заорал приободрившийся епископ и выбил из своего коня такую прыть, что со стороны казалось: гайдуки и пани стоят на месте.