Сергей Петрович пожалел в этот момент, что выделяется своей внешностью из серой многоликой массы. Хотелось затеряться в толпе, посмотреть, послушать, о чем говорят здесь люди.
Постояв немного у карты военных действий с замерзшими флажками на Перекопе, Бородин пристроился к выходившим на перрон людям, среди которых мелькала буденовка синеглазого красноармейца.
Порыв морозного ветра загрохотал листами фанеры, заменявшими станционные окна. В такт им трепетало над входом, грозя сорваться с места и улететь, красное полотнище с надписью: «Разруха страшнее Врангеля».
Кабинет начальника станции размещался с другой стороны здания. Люди, ввалившиеся сюда, выкрикивали свои требования. Начальник станции, тучный человек в железнодорожной форме, устало и скорбно, в который уже раз, разъяснял, что маневровый паровоз прошел в депо.
— Все, что зависит от нас, сделаем, — сказал протискивающийся сквозь толпу комендант и добавил громче:
— За ночь уедете все.
Толпа одобрительно загудела.
В противоположность начальнику станции, комендант был высок ростом, костляв, чисто выбритое лицо подчеркивало почти болезненную худобу лица. Под левым глазом часто дергалась жилка — от переутомления, слабости, бессонницы. Но голос его гремел молодо, уверенно. Этому голосу хотелось верить.
— За ночь все уедете! — повторил комендант.
Слова прозвучали успокоительно. Но невесть откуда появившаяся рядом с Бородиным женщина сказала требовательно:
— Печку растопить бы... Пеленки негде просушить, да и портянки солдату погреть следовает?!
— Нету дров, мамаша! — отозвался комендант.
— Я тебе не мамаша, а жена красноармейца, — обиделась женщина, поправив свесившуюся на лицо прядь волос. Она была и впрямь совсем молода. Комендант виновато отвел глаза в сторону и, немного поразмыслив, сказал:
— Могу выдать шпалу, но топить будете сами...
Не прошло и получаса, как в зале, где размещались командировочные, больные и раненые красноармейцы, загудела «буржуйка». Дверь распахнули, чтобы тепло шло по всему коридору, где вповалку, прислонившись друг к другу, размещались гражданские.
У печи проворно хлопотал широкоплечий подросток в рабочей спецовке. Единственным инструментом его был чуть искривленный ломик, которым паренёк дробил шпалу и «шуровал» в печи. Парня звали Грицюком — так обращался к нему раненый боец. Он приблизился к печи с котелком и поставил его через чье-то плечо на раскрасневшуюся «буржуйку». Из коридора время от времени слышался плач детей и монотонное: «Мама, есть хочу...»
