Нечего делать, снова придется шлепать по лужам.
Мастерская разместилась между двух высоких, сложенных из серого камня стен; вместо крыши низко нависло ненастное небо. Войдя в двустворчатые железные двери, председатель колхоза с изумлением подумал: "Какая же это мастерская? Это завод!"
И верно: ровными рядами стояли станки, крутились шкивы, визжал резец, под ногами валялись мотки стружек. Повсюду люди трудились, не обращая внимания на вошедшего. Кого Рустам ни спрашивал, все отвечали, что заместитель директора минуту назад здесь был и ушел.
Вдруг Рустам почувствовал, как дрогнуло его сердце: среди трактористов стоял Шарафоглу. Да, это был все тот же Шарафоглу, только не в шинели, а в сером распахнутом пальто, брюки заправлены в голенища сапог. Высокий, худощавый, он был так невозмутим и спокоен, как, бывало, в полку, и улыбка его была прежней - сердечной, доброй, и разговаривал он с трактористами так же запросто, как когда-то с однополчанами.
Подавив первый безотчетный порыв - растолкать трактористов и обнять, прижать к груди друга, - Рустам встал в сторонке, решив дождаться конца делового разговора...
Друг! Старый друг Шарафоглу!... Словно воочию Рустам увидел свою молодость... Шарафоглу подолгу жил и работал на Мугани - в двадцатых годах, когда начинали орошать выжженную зноем степь, и позднее, когда зарождались первые колхозы. В те давние времена и завязалась их дружба. А потом Шарафоглу уехал, и снова повстречался с ним Рустам в тысяча девятьсот сорок втором году на Украине. Два года друзья служили в одном полку и отступали до Моздока, и наступали до Будапешта, спали на мерзлой земле, переплывали реки, увязали в болотах. Однажды Рустам был ранен в ногу, но, выписавшись из госпиталя, вернулся в родной полк. В боях под Будапештом война не пощадила и Шарафоглу. Рустам вынес друга с поля боя. Когда на их участке наступило затишье, Рустам отпросился у командира и поспешил в госпиталь. Шарафоглу был слаб: он потерял много крови и с усилием открыл глаза, заслышав голос товарища... С любовью и благодарностью взглянул он на Рустама и улыбнулся беспомощно, как бы виновато, достал из ящика тумбочки, стоявшей у изголовья, резную трубку. С этого дня Рустам упрятал в мешок деревенскую носогрейку из орехового дерева и уже не расставался с подарком - трубкой с головой Мефистофеля.
"Хороший, честный человек. Храбрец!" - думал растроганный Рустам, возвращаясь в полк. С тех пор он не встречался с другом.
